— Я сходила и посмотрела. — Ваня заправила под него края пальто. — Я собиралась сказать тебе сегодня утром. Что ты не сумасшедший, что там, внизу, что-то есть.
От слов у нее разболелось горло.
— Если бы ты еще чуточку подождал! — Она погладила его по щеке. — Я пойду за помощью. Тебе не придется оставаться здесь.
На онемевших ногах Ваня пошла обратно к Аматке. Когда она почти дошла, то поняла, что на Иваре ни шапки, ни перчаток. Ему будет холодно.
Нет. Не будет.
В клинике два санитара провели ее в смотровую, где раздели и закутали в теплые одеяла. Похоже, они не удивились тому, что она нашла в озере.
— Ну вот, опять, — сказал один из них. — Мы пришлем кого-нибудь за ним.
— Я должна сообщить нашим соседям, — сказала им Ваня.
Они записали ее адрес. Ване никуда не дали идти, пока не убедились, что она цела и невредима.
Наконец через три часа они ее отпустили. Нина все еще сидела на кухне за столом и больше не плакала.
Она взглянула на Ваню отсутствующими глазами.
— Они тут были.
— Мне пришлось задержаться в клинике. Это из-за холодной воды, я заходила в воду, чтобы достать его.
Нина кивнула. Они помолчали: Ваня у двери, Нина за столом. Наконец Нина отодвинулась на стуле. Она монотонно и хрипло проговорила:
— Что же, он наконец пошел и сделал это. По крайней мере, теперь мне не нужно гадать, когда это случится. Ох, идиот. Я долгие годы видела, как к этому шло. — Она подошла к плите и стала варить кофе.
Ваня села и стала смотреть, как Нина моет посуду, а затем яростно оттирает стойку и плиту. Нина убиралась и рассказывала. Она рассказывала о тихом мальчике, который стал меланхоличным, но добрым юношей, который превратился в медленно угасающего Ивара последних лет.
— Они перепробовали все, — говорила она. — Медикаменты, светотерапия, психотерапия. Шок. И он в лучшем случае… функционировал. Мог встать с постели, одеться, поесть. Мог пойти на работу.
Она перестала утирать щеки. По ее лицу то и дело текли новые и новые слезы, капая на свитер.
— Может быть, в конце концов с ним все было бы в порядке. Но тут стряслось это. Или… может быть, он никогда бы не выправился. Может, он был неизлечим. Может, он просто сломался.
Последнее слово сопровождалось громким стуком отскребаемой сковородки, которая грохнулась о стол.
Ваня подлила им в чашки.
— Я проголодалась, — заявила Нина.
Она подошла к холодильнику и достала миску, потом взяла вилку.
Ваня привстала со стула.
— Дай, я тебе разогрею.
— Не стоит. — Нина механически отправляла в рот кусочки грибов и корнеплодов. — Рассказывай. Расскажи о чем-нибудь. Расскажи мне об Эссре.
Ваня принялась рассказывать ей об Эссре: прямоугольные здания теплиц, расходящиеся от центра; огромный офис коммуны, вместивший центральную администрацию; кольцевые улицы; толпы людей. Нина, глядя в стену, жевала и проглатывала. Когда чаша опустела, она ее отставила в сторону.
— Я знаю, ты что-то задумала, — сказала она. — С этим типом, Евгеном, с библиотекарем. — И, прежде чем Ваня успела ответить, продолжала: — Ты с ним трахаешься?
Ваня вздрогнула.
— Что? Нет!
— Отлично. Тогда чем вы занимаетесь?
— Мы разговариваем.
— О чем?
Ваня отвернулась к окну.
— Например… что случилось с Иваром, что под грибной фермой. — Она глубоко вздохнула. — Я вчера вечером уходила. Я спускалась в эту трубу. Чтобы доказать, что Ивар говорил правду. Я собиралась сказать ему сегодня утром. Но когда проснулась, его уже не было.
Ваня внутренне собралась и стала ждать ответа. Тишина так и тянулась, и она оглянулась на Нину. Нина, из которой словно выпустили весь воздух, откинулась на спинку стула, под ее глазами залегли голубовато-черные тени. Ярость сошла с ее лица, уступив место чему-то гораздо более ужасному. Когда она заговорила, ее слов было почти не слышно:
— Вы не понимаете, что делаете.
— Я пытаюсь помочь. Найти истину. Повернуть жизнь к лучшему. Там, внизу, есть…
Нина подняла руку.
— Нет. Чего вы не понимаете, так это того, что достаточно всего ничего, — она свела большой палец с указательным, — чтобы уничтожить всех нас. А если что-то уже началось, значит, вы только ухудшаете ситуацию.
— Но ты-то откуда знаешь? Откуда знать любому из нас? Откуда нам знать, плохо ли это? Может, все как раз наоборот. Лучше. Нина, что угодно лучше, чем это.