— Пренебрежение соседом по дому? — Ваня отложила свой карандаш. — Не понимаю.
— Здесь, в Аматке, — нараспев заговорил клерк, — тот, у кого есть сосед по дому с особыми потребностями, будь они физические или умственные, должен ежедневно удостоверяться, что этот сосед по дому здоров и его потребности удовлетворены. — Он посмотрел на Ваню, скривив верхнюю губу в усмешке. — Может быть, вы не делаете этого в Эссре, но здесь мы очень серьезно относимся к солидарности. Вы были обязаны ознакомиться с правилами.
— Мои извинения, — сказала Ваня. — Были необычные обстоятельства. Один из наших соседей по дому умер.
— Вы были близки?
— Нет.
— Тогда почему вы не подумали навестить бедную Уллу?
Ване стало неловко.
— Я забыла. Я была занята заботами о Нине. Соседка по дому. Она была с ним близка.
— С кем близка?
— С Иваром. Человеком, который умер.
— Это все очень хорошо. — Клерк начал заполнять свою собственную форму. — Будет проведено расследование.
Когда Ваня заполнила свои формы, клерк пролистал их, кивнул и отправил ее в соседний офис. В соседней комнате ее бланки приняли для регистрации и переправки в департамент полиции. Ване сказали возвращаться на работу и заниматься своими делами в обычном порядке. Они заставили ее подшить копию ее собственного заявления.
Остаток дня тянулся кое-как. Жужжащий шум, который до сих пор в основном ощущался как вибрация, перешел в ее диапазон слуха глубокой басовитой нотой, резонирующей на заднем плане. Если еще кто-то из людей его слышал, он об этом не упоминал.
Каждый раз, когда кто-то проходил мимо стойки регистрации, Ваня готова была ожидать, что эти люди остановятся и скажут ей, что Евген мертв, что Евген заявил на нее, что они нашли тело Уллы, что они нашли бумаги в комнате Уллы, что Нину и Ваню арестуют по делу о бумагах. Но каждый раз это оказывалось что-то другое, и ей становилось легче дышать. Посетители выглядели встревоженными и напряженными. Неподдельно игривое вчерашнее настроение Андерса сменилось мрачной истерией. Он сопровождал администраторов в архив и смотрел, как они возвращаются с прочными коробками, которых Ваня никогда раньше не видела — должно быть, из защищенного архива. Она воздержалась от вопросов: казалось безопаснее оставаться незаметной.
Днем тот же клерк, что принимал заявление у Вани, спустился и передал Андерсу бланк:
— Они уже арестовали того библиотекаря.
Андерс просветлел:
— Ну наконец-то!
Клерк кивнул и потеребил бородку:
— Ага.
Ваня попыталась изобразить подобающий интерес:
— И что теперь случится с ним?
Клерк уставился на Ваню, а затем на Андерса.
— Его будут допрашивать. Полагаю, что следующий шаг — выяснить, действовал ли он в одиночку или нет. — Он вернулся к расчесыванию бороды пальцами.
По площади вокруг муниципального офиса бродили люди, держа плечи прямо и часто поглядывая в сторону горизонта. Пара человек просто стояли и глядели, не отрывая глаз. Ваня проследила за их взглядом. Все смотрели на восток, в сторону озера. За невысокими зданиями колонии в небо вздымался узкий силуэт, изогнутый на конце. Казалось, он становился выше с каждой минутой. Где-то на площади кто-то пронзительно закричал, и крик длился и длился. Вот и остальные в колонии обнаружили трубы.
ЧЕТВЕРТОДЕНЬ
Наутро в четвертодень отослали детей. Их набивали в пассажирский вагон, в товарные вагоны, в локомотив, младшие дети на руках у старших. На платформе собралась толпа родителей, которые не могли отпустить своих детей, не попрощавшись. Им не разрешалось обнимать детей, и они только глядели. Многие пытались улыбаться и выглядеть уверенно. Некоторые выкрикивали детям пожелания увлекательной поездки и просили их вести себя хорошо. Нина стояла на краю группы, сжимая Ванину руку до боли. Торы и Иды нигде не было видно; они сели в поезд одними из первых. По ступенькам уже поднимались последние из детей, все с сумочками через плечо.
От толпы отделился мужчина и бросился к светловолосому мальчику, который стоял в очереди на посадку в пассажирский вагон. Он поднял мальчика и прижал к себе. Ваня видела через плечо ребенка, как исказилось от боли лицо и оскалились зубы его отца. Ей пришлось отвернуться.
В потрясенной тишине, воцарившейся на платформе, звучали только отрывистые рыдания мужчины. В конце концов рабочий на платформе схватил его за плечо — но беззлобно — и забрал мальчика из рук. Отец стоял, вскинув руки, пока мальчика поднимали в вагон. С грохотом, разнесшимся по перрону, закрылась последняя дверь. Нина вздрогнула, словно ее ударили. Она развернулась и пошла обратно в колонию такими размашистыми шагами, что Ване пришлось угоняться за ней рысью.