Выбрать главу

Комитет через курьеров и кураторов приглядывал за тем, чтобы никто не забывал, что отправка детей из колонии была лишь мерой предосторожности. В конце концов, такое при необходимости делалось и раньше — на всякий случай. Каждый раз детям разрешали вернуться не позднее, чем в течение недели.

Ване поручили позвонить в Эссре, чтобы сообщить им о скором прибытии детей. Человек на другом конце казался сбитым с толку.

— Вы пропадаете, — говорил он, — что там у вас?

— Мы посылаем детей, — повторила Ваня.

— Я вас плохо слышу, — сказал оператор. — Если вас несколько человек, пожалуйста, говорите по очереди.

— Здесь только я, — ответила Ваня.

— Я прерываю звонок, — заявил оператор. — Попытаюсь вызвать вас сам.

Телефон отключился. Ваня минут пятнадцать ждала звонка, прежде чем попробовать позвонить самой. Слышалось только шипение пустой линии.

В полдень раздали краски и кисти, чтобы подкрепить устную пометку текстом. Андерс отправил Ваню помечать стены коридора, двери и лестницы. В отделах кипела тихая, но напряженная деятельность: торопливые шаги по этажам офиса, взволнованные голоса за закрытыми дверями. Время от времени кто-нибудь открывал дверь и подозрительно выглядывал в коридор, где Ваня помечала стену или лестницу. Она пыталась разобрать разговоры, но могла уловить только случайные слова то здесь, то там, и ни одно из них не добавило ей понимания. Черная краска сильно пахла и не прилипала к стенам; чтобы буквы выглядели основательно, приходилось писать в два слоя. Когда у Вани наконец кончилась краска, у нее болело плечо, а правую руку сводило спазмами. Она вернулась как раз вовремя к трехчасовой пометке на стойке регистрации.

Очередь в развлекательный центр вилась по всей улице. Все пришли вовремя и молча стояли в очереди. Нина выглядела бледной и почему-то ниже обычного. Она крепко сжимала Ванину руку.

Когда Ваня пришла с работы, то нашла на кухне Нину с двумя администраторами. Один из них вывел Нину прочь; другой попросил Ваню сесть. У администраторов был нервный и немного отстраненный вид. Они задали лишь несколько вопросов: когда Уллу видели в последний раз, была ли Ваня в комнате Уллы (однажды), заметила ли она этот ящик в тот раз (нет), известно ли ей, не придерживалась ли Улла подрывных мнений (нет), не считала ли она, что Улла впала в старческое слабоумие (да, может быть). Вскоре они собрались уходить, оставив недвусмысленное обещание вернуться.

— Где следующий? — спросил один из них второго, когда за ними закрылась парадная дверь.

Ваня отправилась наверх. Дверь в жилище Уллы оставалась опечатанной. А потом настало время центра досуга.

Когда подали ужин — просто кашу из грибов с бобами — и люди занялись едой, на сцену поднялась член комитета Йолас’ Грета. Твердым голосом, с оттенками сдерживаемого гнева, она рассказала о том, что случилось с библиотекой.

— Задержан гражданин. Это библиотекарь. Мы добились признания. — Грета остановилась и посмотрела на своих слушателей.

Ваня затаила дыхание. Что он им сказал? Он упоминал ее имя? Разве тогда они уже не арестовали бы ее?

— На допросе, — продолжила Грета, — он признался, что специально устроил поджог. Еще он признал, что намеревался подорвать общину, уничтожив всю нашу хорошую бумагу.

Грета снова остановилась и взглянула вниз, на собственные руки. Подняв опять голову, она по очереди задержала взгляд на каждом из граждан.

— Мы знаем, что подобный поступок, такой образ мышления не мог бы… вызреть… если бы в группе в целом не было бы с чем-то неладно. В здоровой коммуне каждый член защищает группу. В здоровой коммуне библиотекарь не сжигает библиотеку.

Грета задумчиво улыбнулась.

— Этот человек был одинок. Ему не с кем было поговорить, некому довериться. Одиночество опасно. Молчание опасно. Из-за одиночества и тишины легкое чувство недовольства может перерасти в болезнь. Если бы только ему было с кем поговорить. Если бы только он чувствовал себя частью этого сообщества, если бы он чувствовал ответственность перед сообществом.

Она покачала головой.

— Если подойти с этой стороны, все мы виноваты в случившемся. Нам никак нельзя давать нашим товарищам чувствовать одиночество.