- Янки прав, - кивнул Джунхуэй, - если есть критерии морали и добра, то они приложимы ко всем сторонам жизни, в том числе искусству, а это значит, что чьи-то вкусы более правильные и здоровые, чем у других.
- Но что делать, если кому-то очень нравится… ну, я не знаю… примитивные песенки без смысла, из серии «ля-ля-ля», бить его и воспитывать? Он никому не мешает, а нравиться что-то другое насилу никому не начнёт.
Диэйт нас озадачил. Мы все задумались, замолчав. Челюсти заработали, сомкнутые рты усердно перемалывали пищу, как и наши мозги перемалывали подкинутую тему для размышления.
- Допустим, - первым заговорил Самуэль, - если кто-то тащится от триллеров и фильмов с тяжёлыми, кровавыми сценами – это же ненормально? Явно же человек немного «того».
- Да, но если это little skinny girl, то и бог с ней, - махнул ладонью Вернон, - а если это hefty and big man, то who knows чего от него ждать? Такого потенциального психа лучше вразумить или контролировать.
- Но он же может быть и не агрессивным вовсе, - заметил Ямада.
- То есть, отсутствие агрессии делает нормой увлечение садизмом и извращениями?
- Отвлечёмся от этого примера, - остановил их Диэйт, - всё-таки, если увлечение не извращенное, а просто глупое и пустое, вроде как играть в кукол барби и одеваться во всё розовое, слушая все альбомы AKB48…
- Что сразу AKB48? – со скептицизмом посмотрел на него Ямада. – У вас Orange caramel есть.
- Это не у нас, это у них, - указал Диэйт на меня.
- Я такое не слушаю, - подняла я руки, как бы сдаваясь.
- Crazy asians, сами себя путают, - захохотал Вернон, переглянувшись с Самуэлем, тоже улыбнувшимся.
- Побазарь мне тут, человек, чья родина рассадник гомосятины, - воззрился на него с иронией Джунхуэй.
- Наши западные гомосеки, кстати, пишут лучшую музыку в мире, - парировал Вернон.
- То-то тебя к ней так и тянет…
- За такой намёк можно и отхватить…
- Во времена самураев, - вклинился Ямада, - почти у каждого воина был юный любовник, и это не порицалось.
Тишина щёлкнула, как будто кто-то включил её, нажав на кнопку. Парни повернули головы к Ямаде. Джунхуэй поднял палец и указал им прочь, к центральному проходу столовой:
- Из-за столика вышел.
- Да я же об историческом факте…
- Вышел!
- Да дайте мне договорить! – повысил голос Диэйт и, боясь, что мастера сейчас своё внимание обратят на нас, вжал голову в плечи, заговорив шепотом: - Если увлечение невинное, но глупое – рюшечки, бантики, культивирование в себе детского образа…
- Ну, если это little skinny girl, - повторил Вернон, сдерживая смех, - то и бог с ней, а если это…
- Да мы поняли уже, - остановил его Самуэль, - девчонкам можно всё, парням – ничего.
- Мне нравится его логика, - шутя, но с серьёзным видом заверила я, - пусть продолжает.
- Да он просто перед тобой рисуется, - подмигнул мне Диэйт.
- Нет, я правда так думаю! – опроверг слова товарища Вернон. – Женщинам можно больше, потому что они слабые, и вреда причинить мужчинам не могут… - Самуэль стал подавать ему знаки, чтобы он заткнулся и посмотрел на меня, хотя я молчала и ничего не делала, но, судя по всему, миф о слабых женщинах я своей персоной разрушала. К тому же, Самуэль был менее опытным в борьбе, чем я, и меня с ним в пару ставили крайне редко, потому что я его всегда побеждала. Мой американский друг наконец-то заметил сигналы и посмотрел на меня. – Well, не все девушки слабые, окей. Но по большей части-то они с мужчинами не совладают! Поэтому спрос в первую очередь с мужчин, к ним все требования, а за девчонками уж мы приглядим.
- А вот теперь не знаю, как относиться к такой точке зрения, - вздохнула я, - вроде бы всё разрешил женщинам, а при этом контролёрами поставил мужиков, как каких-то идеальных и доминирующих.
- Да нет же, мы не идеальные, наоборот, - пытался объяснить Вернон дальше, - мы должны себя воспитывать в десять, в сто раз строже, чем женщины! Потому что у нас от природы сила большая, чем у вас, а силу дуракам давать вообще нельзя.
- А что, если искусство – это побочный продукт жизнедеятельности? – задумался Джунхуэй. – Что, если оно в любом своём виде никчемно и не нужно? Оно приводит к разногласиям и расхождениям, но разве способно облагораживать по-настоящему? Или, опять же, объединять?
- В кружки по интересам, - улыбнулся Самуэль.
- А как же боевое искусство? – спросила я у Джунхуэя.
- О нём я как-то не подумал, речь же шла о музыке и всём таком.
- Вот Моцарт и Сальери! – осенило Вернона. – Действительно же, творчество породило зависть, и в результате было совершено убийство. Казалось бы, писать красивую музыку – что может быть прекраснее?
- Стать при этом гомосеком? – хмыкнул Джунхуэй. Ребята захихикали в кулаки, чтобы не оглушить столовую смехом. Вернон закатил глаза и вернулся к обеду. – Ну ладно тебе, продолжай, я пошутил. Не обижайся, янки.
- Да ну тебя, made in China.
- Знаете, я, пожалуй, соглашусь, - вмешалась я, - проблема не в искусстве, проблема в мужиках, впрочем, ничего нового, это я знала и до Лога. Вы на ровном месте найдёте из-за чего сцепиться…
- Ой, а девчонки нет? – прищурился Ямада.
- Вот, ещё и стрелки метаете, вместо того, чтоб отвечать за себя, - осадила я его. Он поджал губы и опустил глаза. – Мужчины агрессивны по своей природе и, да, вас надо воспитывать, очень хорошо воспитывать. И ремнём тоже.
- Тогда уж щелбанами, - улыбнулся Джунхуэй. У него никогда не бывало перепадов настроения, и я не видела, чтобы он заводился, хотя могло казаться из текста, что он горячится, но нет, поиронизировал и дальше спокойный, как удав. – Если агрессия врожденная, то её надо истреблять физиологически, ответственный за агрессивное поведение отдел мозга находится где-то в лобной доле, насколько я знаю, значит, надо бить прямо в лоб, глядишь, станем тихими, смиренными и пугливыми.
- Достаточно просто дружелюбными.
- Дружелюбие, так уж исторически повелось, распространялось у людей только на близких, тех, с кем они выросли вместе, кого знают давно, кто живёт с ними рядом. На человека из другого племени, другого рода, на пришлого всегда пробуждалась агрессия, даже тогда, когда люди ещё разговаривать не умели. Чужак – это враг, он другой, неизвестный. И большинство людей до сих пор, инстинктивно, испытывает неприязнь к тому, что появилось или родилось не на родной земле, отвращение к кухне других народов, отрицание чужих обычаев, осуждение чьих-то манер и нарядов, или даже ненависть, рождённую цветом кожи, разрезом глаз. «Не такой, как я» - главный аргумент для воинственных действий. Хотя бы потому, что иначе это ты не такой, как они, а быть ущербным никому не хочется, а как угадать, кто правильнее? Никак. Вот и проще избавиться от другого вида, чем прийти с ним к взаимопониманию.
Знания Джунхуэя и его рассудительность мне нравились. С ним всегда было о чём поговорить, с другой стороны, иногда я чувствовала себя недотёпой рядом.
- А почему же нельзя понять, что нет хуже и лучше? - вознегодовала я. - Просто все разные – и это нормально.
- Попробуй, объясни это людям, - засмеялся Вернон тихо. – Иерархия – тоже природная закономерность, она даже у зверей, птиц и насекомых есть. Поэтому люди делятся не только горизонтально по видам, но и вертикально по возможностям. А кому хочется сидеть внизу лестницы? А вдруг можно подняться на ступеньку, если твой род древнее? А вдруг ещё на одну, если твоя религия – правильная? А ещё на две, если твоя нация – самая избранная? А если ещё обосрать вкусы других и доказать, что ты понимаешь в чём-то больше, чем окружающие, то всё, считай ты на пьедестале.
- Выходит, стараться уравнять всех и сломить иерархию – это идти против природы? – стало грустно мне.
- Золотые этим и не занимаются, - сказал Диэйт, - мы боремся с насилием и действиями, ведущими к бедам, несчастьям и проблемам практическим, а не теоретическим, мы предотвращаем или наказываем за преступления, но менять и ломать идеи – не наше дело. Здесь, у нас, тоже есть мастера и учителя, наставники, которым мы подчиняемся. Не потому, что это где-то прописано, а потому что сами понимаем, что так надо, потому что доверяем им и осознаём в себе отсутствие того уровня знаний, какое есть у них.