Вернувшись с подработки во вторник, он нашёл дома Наён, болтающую с его мамой. Обе любезничали и мило щебетали друг с другом, не садясь ужинать в ожидании Джуниора.
- Вот, вернулся! – поднялась мать, спеша к плите. – Что ж ты Наён не сказал, до скольких трудишься? Она не знала.
- Или прослушала, мне так неудобно, - разрумянилась она, тоже поднимаясь и собирая со стола чашки. Потеснив аккуратно хозяйку, девушка сама их помыла и поставила на полку. – Ты сказал, что подрабатываешь по будням, но я не помню, сказал ли до скольких часов? Мне показалось, что ты сказал до шести…
- Я, честно, сам не помню, сказал ли время, - потёр шею Чжинён. Наблюдая за тем, как собирается семья на ужин – подтянулся и отец – и как ему самому достаётся место рядом с Наён (до этого они сидели напротив, разделяемые столом), парень ощущал себя не в своей тарелке. – А ты… что-то хотела? – спросил он у старшеклассницы. Брови Наён виновато приподнялись и, словно ища защиты, она перевела взгляд на маму Чжинёна. Та, услышав вопрос, ответила сама:
- Она принесла тебе попробовать рисовые пирожки – вкуснятина! Ты извини, я их попробовала вперёд тебя.
- Ну что вы, они не такие уж и вкусные, - отмахнулась Наён. – Помните то имбирное печенье, что вы делали? Вот это было очень вкусно. Вы меня научите печь такие же?
- Да что там, тоже мне, деликатес, - довольная, но играя в смущение, засмеялась женщина. – Ничего сложного, научу, конечно. Приходи завтра во столько же, как раз, пока Чжинёна дождёмся, испечем с тобой его.
- С удовольствием!
Джуниор смотрел на происходящее, и не мог вставить ни слова. Что это? Заговор против него? Если в дружеском поведении Наён он не находил ничего навязчивого, напротив, она скрасила его одинокие часы, то мама будто за уши притягивала ему невесту. А бедная девчонка, кажется, не могла отказаться, потому что возражать старшим не умела. Когда она ушла после ужина, мать, к тому же, первой завела беседу, разоблачая себя:
- Какая она хорошенькая, а? Сынок, чудо, а не девочка.
- Нормальная, - пытаясь смыться с кухни, чтобы не слушать этого, поднялся Чжинён. Но женщина остановила его продолжением:
- Без дурных привычек. Я родителей её знаю – очень хорошая семья. – Намёки можно было не продолжать, Чжинён всё понял и, чтобы не ругаться, просто вышел и ушёл в спальню. Это было его любимым средством сопротивления – молчаливый протест. Ругаться и ссориться с отцом или матерью он не любил и не хотел. Что он скажет матери о Наён? Да, та всё правильно говорит: симпатичная, правильная, из благополучной семьи. Но какое это имеет значение, если ему нравится совсем другая? Мать, всё-таки, устав от продолжительной тоски сына и его бирючества, не оставила его в покое и догнала в комнате. Войдя и прикрыв за собой дверь, она села рядом с ним на кровать. Положила заботливую ладонь на плечо и, без настойчивости или строгости, а мягко прошептала: - Сынок, забыл бы ты Чонён, а, родной? Она тоже хорошая, я же ничего не говорю, добрая девчонка, но не такая тебе нужна. Она сорви голова, всегда с вами, мальчишками, гуляла, вот вы все к ней и попривязывались. Она тебе хороший друг, но ты это с любовью не путай. Тебе нужна другая. Да и ей ты, мальчик ты мой ненаглядный, не нужен. – Чжинён сомкнул сильно веки, силясь что-то ответить, но не мог. Только задышал тяжелее. Мать погладила его по спине. – Прекращай, ты взрослый уже, подростковые страдания в прошлом. У тебя третий курс впереди, моргнуть не успеешь – диплом и самостоятельная жизнь. Тебе в ней рядом нужна ласковая, заботливая девушка, которая всегда с тобой будет, поддерживать, семью нормальную тебе даст, а Чонён что? Ей только восемнадцать…
- Наён тоже, - не выдержал Джуниор. Мама замолчала. Подумав, заметила:
- Посмотри, как она на тебя смотрит. Какая готовность угодить, покладистость! Ей не придёт в голову тебе нервы трепать и условия какие-то ставить.
- Чонён не ставила мне никаких условий, откуда ты берёшь всякую ерунду?! – обернулся Чжинён, убирая от подбородка руки, на которых он лежал.
- Я же не говорю, что она ставила, я говорю, что Наён, как и положено девушке, поступится своими интересами ради мужа, вертихвостить не будет, и вообще, ты уж меня извини, но она всегда среди девочек, а не парней, как кто-то. Что можно подумать о девушке, которая днём и ночью с гурьбой молодых людей носится?
- Да ничего не думай, мама! Не надо думать о том, чего не знаешь! Вот я знаю, поэтому ничего ненужного не думаю! – повысив голос, сорвался Чжинён и встал. Мать, не привыкшая к агрессивным проявлениям от сына, и сама не зная, что ещё добавить, ретировалась. Джуниор, тотчас раскаявшийся, что не сдержался – очень уж его задевало, когда трогали Чонён, - не прислушивался, куда она ушла, но, судя по всему, пошушукалась с отцом, потому что через некоторое время явился он и выговорил сыну, что тот расстраивает маму.
- Что ж ты кричишь на неё? Она же как лучше для тебя хочет!
- Я не кричал на неё, прости, - потупился Чжинён. – Она… она просто плохо о Чонён отозвалась… она же знает прекрасно Чонён с детства, зачем она так?
- Чжинён, быть пацанкой в детстве – это одно, а когда девушка уже становится… ну… почти женщиной, когда на неё парни смотрят, как на женщину, а она всё ещё среди них трётся, не понимая, что вести себя прежним образом пора прекращать – это совсем другое. Люди должны взрослеть и меняться, а мать просто не хочет, чтобы о тебе, или твоей спутнице – кого бы ты ни выбрал, - сплетничали и говорили плохо. Тебе самому понравится, если о твоей жене когда-нибудь скажут, что она какая-то там, - отец повихлял ладонью, - что она по переулочкам шастает с тем и этим? Понравится? Ну?
- Нет, - пробубнил Чжинён.
- Вот и подумай, - отрезал отец и покинул его спальню. Вот и подумай… легко сказать! Как будто он не думал! Как будто не видел, что Чонён в нём не заинтересована и, как бы ни был влюблён он сам, там всё глухо. Она, его лучшая подруга, даже не сказала, куда уехала на весь август. Он сам был ревнивым, и его не очаровывал вечный шлейф друзей вокруг Чонён, он надеялся, что она изменится после школы, а если выйдет за него замуж, то начнёт дружить только с девчонками (ну, Югём, общий товарищ, не в счёт), из уважения к нему – мужу, хотя бы. Иначе он и сам бы сошёл с ума, постоянно понимая, что любимая жена где-то среди мужиков, которые то кидают её на мат, то разглядывают на баскетбольной площадке.
Обиженная мама прекратила воспитательные речи, но ежевечерне в их доме образовалась Наён, обществом которой наслаждались оба родителя, но не сам Чжинён. Если до того, как в девушке увидели его невесту, он относился к ней благожелательно, приветливо, то теперь ему хотелось её сторониться. А это сделалось невозможным. Задерживавшаяся допоздна у них в гостях, она собиралась и направлялась на выход, а мать тем временем заставляла Чжинёна пойти и проводить девчонку, потому что уже темно на улице. Доводя её через квартал до дома, он сталкивался в дверях с её мамой, вынужденный здороваться и выглядеть кавалером дочери. На выходные Наён попросила позаниматься с ней пару часов, чтобы убедиться в достаточном уровне знаний по математике и физике, и Чжинён, не сумевший отказать, был оставлен родителями один дома снова. Те, до этого редко куда-то ездившие, внезапно нашли, куда отчалить второй уикенд подряд.
Пришедшая заниматься Наён, узнав, что он опять один (хотя что-то ему подсказывало, что мать предупредила её заранее), предложила ему отложить уроки и поехать на городской пляж. В такую жару не хотелось сидеть в духоте, склонившись над столом и тетрадками. У Чжинёна и самого не очень сосредоточенность функционировала в этот период, хоть он и добросовестно учился и разбирался во всём, отказ от занятий дался легко, и променялся на поездку к реке. Одевшись в шорты, он вернулся с Наён к её дому, подождал, пока она сходила за купальником, и они отправились на прогулку.