И всё-таки, каким должен был быть мой путь? Я была рада, что Чимин меня понял, понял сомнения и желание испытать нечто больше, прежде чем ограничить себя конкретным родом деятельности. Но как-то же всё-таки от сомнений надо и избавляться. Я лежала в кровати, испытывая трудности с засыпанием, ставшие мне привычными в последние дни. Если это признаки влюблённости в том числе, то вся эта любовь мне всё меньше нравится. Я всегда умела засыпать моментально, умотавшись на тренировках, дополнительных занятиях, напрыгавшись и набегавшись, нагулявшись. А теперь не помогает и усталость. Что же мешает сильнее – чувства или мысли? У меня какой-то переходный период, или возраст, такая неопределенность, столько неразрешимых задач, и всё как-то подкралось незаметно, накопилось и продолжает накапливаться.
Сон был плюс ко всему ещё и чутким, поэтому я проснулась, услышав, как хлопнула дверь. Входная. Значит, вернулась Сынён. Я посмотрела на часы – шесть утра. Ничего себе! Это что же её подняло так рано? Или она и не ложилась? Смутная тревога заставила меня подняться и выйти, убедиться, что всё в порядке. Сынён вышагивала из туфлей на высоком каблуке, и была похожа на раненую газель. Что-то в её усталых движениях было вымученное.
- Доброе утро, - прошептала я. Она подняла лицо, и я увидела, что оно заплаканное, а по щекам размазана тушь. Чтобы понять размер моего шока, нужно было знать, что Сынён я не видела плачущей почти никогда, последний раз – лет восемь назад, кажется. И вот сейчас стояла она, всегда едкая, дерзкая, равнодушная и презрительная, проповедующая приязнь только к деньгам и выгодным мужчинам, совсем иная, задетая, печальная и огорченная.
- Доброе, - хрипящим шепотом отозвалась она.
- Что… случилось? – испугалась я, осматривая сестру и приближаясь к ней. Не тронул ли её Гынсок?.. – Тебя… обидели? – Во мне моментом начала закипать кровь. Я была готова бежать за битой, хватать её и нестись к тому, кто посмел выжать слёзы из глаз моей сестры. Ух, он у меня получит!
- Ничего страшного, - проведя пальцами по щекам, отмахнулась Сынён.
- Тебя ударили? Он посмел… - задрожала я, не в силах произнесли что-нибудь вроде «принудил» или «изнасиловал». Платье на ней было целым, и причёска почти не растрёпанной, причину расстройства я никак не могла понять. Сынён усмехнулась моему предположению, бросив сумочку и усевшись прямо на тумбочку перед зеркалом, чуть не смахнув своей попой всё, что на ней лежало. Попа-то была худенькой, но и тумбочка предназначалась не для неё.
- Ничего он не посмел! – сестра опустила ресницы, перебирая складки подола. – Всё шло так хорошо, он попросил у него остаться… Он так страстно меня целовал! Чонён, меня так не целовали очень давно! А, может, и никогда так не целовали…
- Да что произошло?! – не выдержала я.
- Ничего, Чонён, дальше ничего не произошло! Он сказал, что я его муза, и ему теперь нужно пойти поработать. – Сынён покачала склонённой головой. – Он ушёл в свой кабинет, и я только и слышала стук по клавиатуре. Я ждала больше часа, а он всё не шёл, я заглянула сама – он попросил не мешать. И я, возбужденная и жаждущая продолжения, топталась по всем комнатам, сходя с ума в одиночестве, пока стук по клавишам не затих. Была половина шестого, я тихонько заглянула снова – он спал. Дописав до точки, он выключил свой компьютер и уснул! – Сынён уже не плакала, она была в плохо скрываемой ярости. – Я вызвала такси и уехала! Так меня ещё никто не унижал и не оскорблял, боже!
- Ну… - протянула я, не зная, что добавить. Мне с трудом представлялась вся эта ситуация, но, с другой стороны, Гынсок очевидно был странным и поглощённым творчеством человеком, что ещё она от него ждала? – Зато ты его муза, - нашла я, на мой взгляд, приободряющий факт.
- Да пошёл он к чёрту со своей музой! – поднялась Сынён и, совсем как я сегодня рюкзаком, шарахнула поднятой сумочкой. – Я женщина! Я хочу быть женщиной, чтобы меня любили, а не вдохновлялись мною!
- Но ты же сама всегда мечтала о богатом импотенте, который будет оплачивать, но не станет даже приставать, - напомнила я ей о прежних целях. Бойтесь мечтать, как говорится.
- Я тоже думала, что мечтала об этом! – всхлипнула она, оскорблено вздёргивая подбородок. – Но я говорила о богатом старике, каком-нибудь противном миллионере, с которым не хотелось бы даже за руку держаться. Я говорила о крайности, на которую была согласна ради денег, карьеры, статуса… Но не о таком! Ведь я же… я же влюблена в него, Чонён! – Этого она могла и не говорить уже, я не видела Сынён такой, какой она стала с Гынсоком, тоже очень давно. Он умудрился пробудить в нашей циничной искательнице богатств чувствительные струны души, напомнить ей о том, что без любви жить нельзя. – Всё, я устала от этого всего, и иду спать! – пролепетала она, на ходу срывая с себя серьги, браслеты и цепочки. – Высплюсь, и перестану быть в него влюбленной!
Я вернулась к себе на кровать, надеясь, что смогу подремать ещё немного. Неужели секс так важен людям? Гынсок её целует, оплачивает, строит с ней отношения, но не переспал с ней, и Сынён приняла это за оскорбление. Да почему же? Намджун с Чжихё тоже до свадьбы не собираются спать, но сестра же не винит жениха в том, что он её не любит. Как всё сложно! Почему у всех людей настолько разные критерии даже одного и того же чувства? Богом, бывший Чжихё, домогался её, и Чжихё считала, что это показатель неуважения, того, что он её не любит. Гынсок не домогается Сынён, и она считает это неуважением и отсутствием любви. Я подумала о себе, постоянно разрывающейся между мнениями сестёр. Чжунэ пристаёт ко мне и хочет затащить в постель, и я воспринимаю это грязными интригами, признаком легкомысленности. Чонгук ведёт себя, как старомодный джентльмен, не глядя мне ниже лица, и меня возмущает отсутствие внимания ко мне. Что говорить о разных людях, когда один человек сам в себе такой двоякий?
***
Звонок раздался в обеденное время. Я где-то подсознательно ждала его, знала, что подобный тип сдержит слово при таких обстоятельствах, и, ненавидя себя, я переживать начинала, что он может не позвонить.
- Я заеду примерно через час, - сказал Ку Чжунэ, - приготовься, мы сначала едем тебя нарядить, а потом на светскую вечеринку.
Его голос зазвучал ещё более похотливо и обворожительно. Мне кажется, особого шарма этому голосу добавляла уверенность. Я дала согласие на подобие свидания, и он знал, что не услышит «нет», поэтому вёл себя раскованнее. Меня это пугало, я что же, дала ему преимущество сама? Собственными руками выстроила ему осадную башню? Меня бесил его покровительственный тон и завораживал. Да что со мной не так?! Почему мне одновременно нравятся и не нравятся одни и те же вещи?
Приняв душ, высушив волосы, опрыскав себя дезодорантом, я по привычке не красилась – не дождётся, мажор хренов, - не делала маникюр. Надела новые белые носки ради такого случая, за это пусть уже спасибо скажет. Облачившись в лёгкий спортивный костюм – всё равно менять на что-то другое, - я двинулась к двери на выход с задержкой на десять минут, когда Чжунэ уже названивал мне на мобильный.
- Что случилось?
- Ты готова? Я вообще-то уже у подъезда, - сообщил он.
- Я готова, скоро спущусь.
- Давай быстрее.
- Бегу и пятки сверкают, - буркнула я, и завершила разговор. Остановилась в прихожей, специально, чтобы он там внизу ещё понервничал. Господи, я не умею опаздывать и не люблю заставлять ждать, я даже не пойму, кого я сильнее мучаю, свою пунктуальность или психующего Чжунэ?
Когда я опустилась на пассажирское сидение, он дал по газам так сильно, что мы через секунду уже выехали со двора. По профилю было видно, что он весь избесился и перенервничал. Царя заставили ждать, поглядите. А сам-то не опаздывает, наверное.
- Ты специально так медленно собиралась?
- Риторический вопрос.
- Что я тебе такого сделал, что ты надо мной решила поиздеваться? – поглядел он на меня, вынужденный остановиться на красный свет.
- Склероз? Югё-ом! – протянула я.
- Давай не вмешивать посторонних в наши отношения, окей?
- Наши отношения? – я даже истерично хохотнула. – Без посторонних у нас их нет, и не будет. Ты теряешь где-то звенья цепи, скрепляющей наше общение.