Доехав до нужной остановки, я вышла и деловым шагом поспешила на тренировку, посмотрев на наручные часы, здоровые, на черном ремешке — не женские. Бабские слишком легко ломаются, стоит их ударить или задеть, а эти надёжные, и цифры крупные, и подсветка, и намочи — всё равно продолжают работать. Столько всяких удобств появляется, когда не втискиваешь себя в рамки женской сущности! Почему люди не понимают, что внешняя оболочка не обозначает каких-то отклонений в психике или молодежного бунта? Я же не фрик, и не пытаюсь кичиться тем, как одеваюсь и веду себя. Мне так комфортно. Но все чуть ли не ежедневно считают себя обязанными сказать мне заветное: «Ну ты же де-е-евочка!». Да, чёрт возьми, спасибо за открытие! Я баба, я в курсе; у меня месячные, целлюлит, я могу залететь, если потрахаюсь, опозориться, если потрахаюсь, прослыть шлюшкой, если потрахаюсь, прослыть шлюшкой, если буду вертеться среди мальчиков, прослыть шлюшкой, если стану поздно возвращаться домой. Можно после этого всего мне хотя бы одеваться так, как мне нравится? Парням и так слишком много прерогатив и всё, что делает их крутыми, нас — девушек, почему-то убогими и никчемными. Но я не стремилась повторять за ними всё, мне достаточно было отвоевать право на спортивку и стрижку, хотя уже это предъявляли мне, как противозаконие. Ад.
Переодевшись в баскетбольную форму, я поплелась в малый зал. Там занимались девчонки. В зале побольше, где проходили и соревнования — тренировались молодые люди. Вот! Даже здесь, в какой-то мелочи, нам, девушкам, достаётся меньше. Что ж за судьба такая? Глобальная, историческая, роковая судьба человечества, выделившая нам кусочек, уголочек, самую нижнюю ступенечку. Где-то рядом с кошками. Хотя нет, тех балуют сильнее, и требование к тем единственное, чтобы в лоток ходили. А к нам? Будь воспитанной, будь ухоженной, будь нежной, желательно глупой, выйди замуж, роди, сиди дома, занимайся детьми. И собой. И мужем. И свекровью. И домом. И соседями, и общественной жизнью, и улицей и мир спаси… Нет, последнее перебор, туда вмешиваться не дадут, но я бы с большей радостью мир спасала, чем всё остальное.
В коридоре, по которому уже разносился скрип подошв по гладкому полу из отдалённых помещений, где шла разминка, мне попался давний знакомый — Ку Чжунэ. Он был участником команды СНУ[1], которая выиграла чемпионство среди всех вузов в этом году, впрочем, не в первый раз. Пока он и его товарищи учились — они регулярно одерживали победы и стали легендарными игроками, но теперь они выпустились, получили дипломы, и больше не играли в студенческой лиге. На одной из тех игр мы как-то и познакомились, и Чжунэ нагло, но безрезультатно, пытался ко мне подкатить. Пикапер из него так себе (я не оценила, но по слухам девчонки отдавались ему штабелями), и после парочки неудач, заявив, что я сама за ним начну вскоре бегать, красавчик отступил. Сюда, я так понимаю, он приехал к одному из моих приятелей-баскетболистов, который стал заменой их пятому игроку в финале, после чего они и сдружились.
Я видела, что Чжунэ красив, но вернёмся к тому, о чём я сегодня уже размышляла: сердцу приказать можно, и поскольку я подозревала (а по слухам даже знала), что Чжунэ — козёл, то на кой хрен мне было заглядываться на его красоту? Мне оставалось надеяться, что он пройдёт мимо молча, ведь пообещал же, что теперь моя очередь за ним носиться, так пусть держит слово, ждёт, чтоб я созрела и засуетилась.
— А, привет, шипастая, — ухмыльнулся он, останавливаясь. Я не стала притормаживать, взглянув на него, но ничего не ответив. — Что, разговаривать разучилась?
— Ну, привет, — уже почти пройдя его, всё-таки встала я, обернувшись к нему непроницаемым лицом. — Чего тебе?
— Просто поздоровался, нельзя?
— Ну, поздоровался. Всё? — Поджав свои пухлые губы, он покривился, не то загнанный в тупик, не то потерявший желание со мной общаться. Хотя до конца его губы поджать не получилось, они соблазнительно слегка сузились, и я зачем-то уставилась на них, подумав о том, что целовалась дважды, и оба раза очень давно, на спор и при подростковой игре в выполнение всяких заданий, которые тянули по жребию. Среди тех поцелуев взрослого, затяжного, с языком, не было, но всё-таки я считала себя уже целованной девушкой. И слова одноклассника, сказанного на перемене перед биологией, что я гермафродитка с членом, с которой никто не захочет танцевать на выпускном, немного поутихли в задетом сознании. Я не обращала внимания и не плакала от таких выпадов, но это не значило, что я запросто забывала и не думала об этом.