Мы вернулись на примерку, Элия влезла в платье и завертелась в нём, уже почти подходящем ей, только чуть висящем на плечах. Заринэ прислонилась к стене, окидывая её чёрным взором.
— Хоть посмотрю, как здесь свадьбы выглядят, — вздохнула она. Я услышала в её голосе тоску, перекрывающую зависть. Сложенные на животе в интуитивном жесте руки показывали, что Заринэ вовсе не несчастна и имеет что-то большее, чем все мы, но грусть, возникшая в связи со свадьбой, выдавала тайное желание персиянки.
— А почему вы с Лео не сделаете так же? — поинтересовалась я. Заринэ подошла к Элии и стала закреплять иголками те места, где ещё надо убрать ширину.
— Он после смерти хочет быть вольным тигром, — сказала она, не отвлекаясь на меня, — ему нельзя душу привязывать.
— Вот как…
— А я не знаю, куда я пойду после смерти, — отмахнулась она, выпрямившись и отойдя от Элии, чтобы та снова сняла платье. — Если в плохое место? Не могу его тянуть за собой.
— Когда любишь, не всё ли равно уж куда следовать, лишь бы с любимым человеком? — заметила я.
— У меня дома, там, где родилась, — развернулась ко мне Заринэ, — все считают, что попадут в ад или рай, так учат, так там все говорят, другого не знают. И я думала, буду плохо себя вести — пойду в ад, а что не делала, всё говорили — плохо. А иногда думала, разве уже не в аду? Очень уж тяжко было жить. И голодно бывало, и били, и облегчиться нельзя было поплакав — ещё били за это, чтобы не ныла. Казалось, из ада в ад — и нет выхода. Руки на себя наложить? Ещё хуже будет — пытки, раскаленные котлы или кожу сдирают в аду. Такого дома, конечно, не было, поэтому я боялась. Боялась, что хуже ещё будет. А потом я тут оказалась. Всё равно, что в раю, уже в раю, хотя ещё не померла. Но тут про рай никто не говорил, никто в него не верит, все говорят про другую жизнь, следующую. А у меня уже такое ощущение, что я заново родилась. Или повидала и ад, и рай. Выходит, всё одно и то же, только люди называют по-разному? Думала, много думала. Потом решила, какая разница? Люди живут и умирают, а рай и ад то есть, то нет, и люди в них то попадают, то выходят оттуда. И зависит всё не от нас, а как Всевышний решит. Говорят, за страдание воздаётся, но я не единственная страдала на этой земле, а мне Господь послал спасение, а кому-то не присылает никогда. Почему Лео спас именно меня? — Заринэ замолчала, усаживаясь и кладя платье себе на колени, чтобы продолжать шить. Взявшись за иголку, она сказала: — Когда любишь, не обязательно следовать за ним, когда любишь — надо позволять ему следовать своим путём. Муж хочет всегда спасать, куда бы ни попал после смерти, а мне остаётся только надеяться, что если я вновь окажусь в аду или дурном перерождении, меня найдут и спасут снова благородные люди, как он.
Задумавшись над её словами, я почесала затылок.
— А что, если ты сама когда-нибудь будешь способна спасать? — Заринэ засмеялась.
— Тогда я буду молиться, чтобы Господь вывел меня на мужа, и я бы сделала всё для его счастья.
— Но ведь в другой жизни память не сохраняется, — присоединилась к нашей философии Элия. — И ты, Заринэ, можешь стать в иной раз мужчиной.
— Нам замыслы Создателя не могут быть ведомы, — отмахнулась она вновь, ловко штопая, — давайте не будем о том, чего не можем знать.
— И то верно, — согласилась я. — Сегодня у нас совсем другая задача, и мы должны выполнить её на высшем уровне!
Элия вспыхнула от того, что внимание вновь возвратилось к ней. Смущение, радость, счастье и ещё не отошедшее горе, которое заставляло стыдиться собственного веселья. Но разве могла она попросить подождать и помедлить, отложить спешку, когда Ви отправлялся в Синьцзян снова уже через два дня? Я бы тоже на её месте отринула приличия и не носила траура. Наверное, мы думали все в одном направлении, потому что Заринэ спросила:
— А когда будут хоронить Кидо? — Из нас троих она единственная его видела, когда он ещё был жив.