— Ну вот, видишь? Пустыня может быть метафорой чего угодно, — постаралась убеждено заявить я.
— Надеюсь, ты права.
Я тоже на свою правоту могла только надеяться. Если Элия должна была отпустить Ви в Синьцзян, то я ежедневно думала о том, что Чонгук уже там, и мне разве что ещё самой не снились ужасы о том, что там может произойти.
Обед закончился, столовая стала пустеть, а мастера и старшие адепты, переглядываясь и незаметно обмениваясь знаками, потянулись к месту захоронения падших воинов и мастеров. Заринэ осталась прибирать, заодно присматривая за детьми и взяв себе в помощники трёх учеников младшего класса. Ребята были даже рады, что их допустили до кухонных дел. Те, которым было лет по десять-двенадцать, видели в Заринэ замену родным матерям, которых потеряли по каким-то причинам за стенами монастыря. Из-за того, что она тепло, но со справедливой строгостью к ним относилась, они вечно тянулись к её обществу, которого перепадало крайне мало в насыщенных и забитых занятиями буднях будущих воинов, да и сама Заринэ была постоянно в трудах от рассвета до заката, так что повозиться рядом с ней можно было только получив соответствующую вахту.
И вот мы пришли на кладбище. Углубление для погребения урны с прахом уже было выкопано. Выстроившись полукругом, все смотрели, как настоятель Хенсок дрожащими руками опускает в землю останки своего подопечного, ученика, пожертвовавшего жизнью в борьбе с преступностью. Аккуратно вверив дну неглубокой ямки урну, старик отошёл почти не разгибаясь, и сразу же передал слово мастеру Ли. Мужчина вышел вперёд. Я стояла между Реном и Сону, поглядывая на трагичные и мрачные лица присутствовавших. Джоанна, перед чьим взором ещё наверняка стояли похороны отца, не сдержала слёз, вытирала их ладонями и стыдливо втягивала влагу из носа обратно, стараясь не быть слишком шумной. Самуэль подал ей сбоку платок, будто зная, к чему всё придёт, и взяв его с собой, потому что я что-то не видела в обычаях золотых носить с собой платки.
Кроме Джоанны слёзы текли только у Ви, при этом у него сегодня было каменное выражение лица, глаза почти не моргали, просто из них выкатывались с размеренной периодичностью крупные слёзы.
— Ты жил и погиб ради мира и справедливости, — сказал мастер Ли погибшему Кидо, присутствующему лишь в памяти друзей, — теперь дух твой свободен, и пусть будет он счастливым! Ты заслужил выбрать самостоятельно свой новый путь, да будет же мир, в котором ты окажешься вновь, лучшим, да будет он полон спокойствия, добра и любви, для установления которых ты сделал так много. Мы же продолжим твою борьбу, и закончим начатое дело. Клянёмся, что жертва твоя не будет напрасной, клянёмся, что не предадим дела золотых, клянёмся, что сохраним хладнокровие, и дальше будем бороться не из мести, а за те же мир и справедливость!
— Клянусь, — произнёс мастер Лео, и после него все стали повторять это слово по очереди, дошло и до меня, и я поспешила повторить за всеми это «клянусь», однако когда наступил черёд Джеро, он упёрся и остался молчалив.
— Джеро? — позвал его мастер Ли.
— Я не буду клясться в том, что не стану мстить.
— Джеро! — с недовольством нахмурил брови мастер Лео.
— Не буду! В остальном клянусь, но не мстить за друга? Не мстить за брата? Вы что? Я не смогу. Как только я вернусь в Синьцзян, я найду того уб… ур… негодяя, что сделал это, и размажу собственноручно!
Повисла тишина. Мастер Ли с укоризной смотрел на выпускника монастыря, чей праведный гнев разлился по всему кладбищу. Адепты поглядывали на него, и многие разделяли его чувства. Каждый обрёл тут друзей и родных людей, многие бы тоже не оставили смерти близкого. С другой стороны, требовалось всего лишь поклясться в хладнокровии, никто не запрещал отправиться туда и убить врага, только вот задача по-прежнему должна была оставаться правильной, золотой, убивать нужно было преступников, а не личных врагов, проблема была идеологического характера.
Потеснив мастера Ли, вернулся в первый ряд настоятель Хенсок. Спокойный и уже не дрожащий, он посмотрел на Джеро так понимающе и пронзительно, что тот словно бы уменьшился под взглядом старика.
— Что ж, тогда пока что ты в Синьцзян не вернёшься, — вынес вердикт настоятель. Джеро округлил глаза, не решаясь сказать что-либо и, чтобы не сорвалось случайных фраз, о которых он может пожалеть, он ещё крепче стиснул челюсти. — Пока не остынешь, побудешь в Логе, мой мальчик. Если же захочется ослушаться и сбежать, подожди ночи Распахнутых врат, до неё осталось всего ничего. Но ты знаешь, что вышедший в ворота в эту ночь перестаёт быть золотым.