— Это был вступительный «уф», можно теперь перейти от фойе к партеру?
— Какое фойе, какой партер, подожди ты, — потрясла я головой, — дай мозги на место поставить.
— Я люблю тебя, Чонён, — сказал он мне на ухо. Это немного сработало, я оклемалась, посмотрев на него.
— Я уже лежу под тобой полуголая, к чему ты продолжаешь? К слову о партере — билет явно в первый ряд, чего ещё тебе надо?
— Того, что было между нами чуть больше месяца назад…
— Прошлое не возвращается, Чжунэ. Я бы хотела, чтобы родители были живы, и что от этого изменится? — Он замолчал, соскользнув с щеки пальцами и опустив их к животу, по которому стал ими водить, рисуя невидимые знаки. Я принялась разглядывать его обнажённый торс, смуглый, стройный, сексуальный. Он делал всё для того, чтобы товар выглядел и, спору не было — хотелось приобрести его за любую цену. А мне в руки лег бесплатно. Узнали бы его почитательницы или бывшие, сгрызли бы меня, но, думаю, силёнок бы у них не хватило со мной справиться.
— Я всё равно тебя люблю, — повторил он.
Приподнявшись, я поцеловала его в скулу. Переведя на моё лицо взгляд, Чжунэ вернулся к поцелуям. Я обняла его за шею, и он накрыл меня собой сверху. Через минуту на нём не осталось брюк, а на мне — футболки. Ещё через минуту он входил в меня, и мне не было больно, мне было сладко и упоительно до головокружения. Медленно, мелкими рывками, он оказался во мне и я прижалась к нему грудью к груди. Мы тяжело дышали, сплетаясь и врастая друг в друга, мы как два молодых и диких зверя, голые и голодные до страсти, хватались друг за друга и пытались утолить жажду любви. Я едва не рычала в его губы, издававшие хриплые стоны. Сжав коленками его бока, я ощущала упругое прикосновение его паха к своему животу. Руки Чжунэ завладели мной, заперев в тесных объятиях. Каждый толчок сопровождался поцелуями, в которых мы захлёбывались. Мне хотелось рыдать от счастья, плакать от удовольствия и, в то же время, освободиться от этого, потому что пробудился страх зависимости. Слишком хорошо, Чонён, тебе слишком хорошо — ты захочешь снова, всегда, а этого не будет! Он не твой мужчина, Чжунэ — не твой! Вот что говорили остатки разума, и я, беря себя в стальной кулак выдержки и независимости, внезапно и без предупреждений, вытолкнула из себя Чжунэ, отпихнув его чуть ли не на метр. Он отскочил, ничего не понимающий, скатившись с кровати.
— Чонён? — подождал он, пока я подтянула к груди колени, сев, и посмотрела на него. — Что? Больно?
— Нет, — покачала я головой.
— А что?
— Ничего, просто… просто всё. Достаточно.
— То есть? — непонимающе повёл он бровью.
— Достаточно. Уходи, — не могла я объяснить ему сути своего поступка. Я не хотела признаваться в страхе, но именно испуг от ощущения, похожего на прежнее, похожего на то, что было любовью, заставило меня разорвать связь. Если бы это продлилось ещё немного, я бы снова дошла до оргазма — он тоже, нас бы скрепило это пуще всего, что было. А он бы потом всё равно ушёл, и я бы плакала, очень горько плакала, потому что какой бы я ни собиралась быть воительницей, я была девочкой, и только что приключился мой первый раз. Чжунэ стал моим первым мужчиной. По любви. Как это и должно быть.
— Чонён, может, объяснишь?
— Нечего объяснять. — Дотянувшись до его боксеров, я их ему подала. Посмотрев на свои трусы, Чжунэ не спешил их брать. Поправив часы на запястье, он хмыкнул:
— Много я видел женских капризов, но чтоб такое…
— А много у тебя девственниц было?
— Ну… не столько, сколько у Биая, — уклончиво ответил он, сославшись на друга, лидера их распавшейся баскетбольной команды, и я поняла, что приличное количество. Хоть он сам никогда не ухаживал за девушками, поэтому девственниц было ровно столько, сколько из них готово само повиснуть на парня. А в современном мире и на таких дефицита нет. Невинность в наш век товар, как и всё остальное, а не честь, поэтому продать или вложить его считается отличной идеей. А куда ещё выгоднее сбагрить, как не на член сына олигарха? Если он не женится (как может не жениться и любой другой, бедный юноша), то хотя бы подарок дорогой сделает, а не сделает, так всем подругам расскажешь, что вот, мол, спала с миллионером — круто же! Буду ли я об этом кому-нибудь рассказывать? Ни в жизни. Я слезла с кровати, подобрала свои трусы и надела их. Чжунэ, не понимая, действительно не догадываясь, о причинах моего поведения, виновато пробормотал: — Я не хотел тебя обидеть. Мне казалось, что тебе было хорошо…
— Мне было хорошо — тебе не казалось. Одевайся, — бросила я, натянула на себя футболку и вышла, уйдя на кухню. Неужели я мщу ему, зная, что в какой-то период, в начале наших отношений, он именно так и рассчитывал поступить со мной? А, кто знает, если бы я не начала это всё делать, может, он бы так и поступил сегодня после всего? Нет, не думаю. Я только чувствую, что вовремя выставила защиту, иначе бы уже цеплялась за Чжунэ и просила остаться со мной, никуда не уходить. А в моей жизни такое отныне непозволительно. Я обязана быть свободной. Я стала понимать золотых, отказывавшихся от личной жизни, ведь ей совершенно не остаётся места, а разрываться на два фронта не всякий сможет.