Это слово я знал. Оно означало капивара — один из видов бразильских грызунов, встречающихся в джунглях Мату-Гросу, да, вероятно, и в других районах Бразилии. Как можно было догадаться, смысл содержательной и яркой речи Такуни заключался в приглашении принять участие сегодня в охоте на капивар. Несколько усвоив привычки Такуни, можно было не сомневаться, что если сейчас лечь спать, то в нужный момент он не забудет разбудить, а заснуть, хотя бы ненадолго, было совершенно необходимо: глаза слипались от усталости — ведь минувшую ночь мы почти не спали, если не считать сном часы, проведенные в скрюченном состоянии в гамаке на берегу Кулуэни.
Войдя в хижину, я направился к месту, где находился предназначенный мне гамак. К своему удивлению, я обнаружил лежавшие на рюкзаке два больших куска рыбы, завернутых в маниоковые лепешки, и три прекрасные мангабаис. Прав был Орландо, утверждая, что племя камаюра наиболее гостеприимное и лучше всех относится к людям, посещающим их стойбище. Камаюра предлагают гостю все лучшее, что имеют: лучшую рыбу, лучший бейжу, лучшие маниоковые лепешки и самую новую сеть.
Недалеко от моего гамака был разложен костер, около которого сидела женщина, помешивая в глиняном котле какое-то варево. Откуда ни возьмись появился Уаюкума, подошел ко мне и, показав на женщину, сказал:
— Аама!
Вероятно, на всех языках мира, даже на языке племен, уровень развития которых еще не вышел за пределы каменного века, слово «мама» звучит почти одинаково. Я понял, что Такуни устроил мой гамак недалеко от места, где расположилось его семейство. Указав на рыбу, маниоковые лепешки и фрукты, лежащие на моем рюкзаке, я как можно приветливее сказал матери Уаюкумы по-русски:
— Спасибо!
Честное слово, она меня поняла и, улыбаясь, несколько раз кивнула головой: мол, пожалуйста, не стоит благодарности. Я лег в гамак и заметил, что на нем почти нет краски. Внимательно осмотрев его, я признал в повешенной для меня сетке ту самую, которую сутки назад отмывал в водах Кулуэни. Глаза слезились от обилия дыма, заполнившего всю хижину. Я лежал в гамаке и смотрел, как семья Такуни ужинала.
Мать Уаюкумы восседала на брошенных крест-накрест бамбуковых ветках, а отец и сын расположились рядом, присев на корточки. Любой человек, путешествующий по бразильским джунглям, когда-нибудь да садился на землю. И тогда он сразу же мог испытать на себе все последствия такого необдуманного поступка. Не проходило и нескольких секунд, как какой-нибудь муравей или жук начинал кусать неосторожного путника. Находясь в джунглях, индейцы никогда не садятся на землю. Они обычно приседают на корточки. Не случайно поэтому именно обитатели южноамериканских лесов изобрели сеть для спанья.
До сих пор во французском и английском языках применяется слово, взятое из языка ну-аурак, — «амака». У нас в русском языке пошло отсюда «гамак». Наши продавщицы в магазинах культтоваров, говоря, что у них имеются в продаже гамаки, даже и не подозревают, что употребляют слова из языка индейского племени ну-аурак.
Я проспал, вероятно, часа два. Сон был беспокойным, и, когда кто-то, как показалось, совсем рядом спрыгнул на землю, я открыл глаза и увидел Такуни, присевшего у все еще горящего костра. Вероятно, подумал я, настало время подъема, и сейчас все мужчины станут собираться на охоту за капиварами. Но Такуни, погревшись у костра, взял лежащую рядом с хворостом маниоковую лепешку, оторвал кусок, положил на него жареную рыбу и с аппетитом принялся закусывать. Затем он встал, потянулся и забрался опять в свой верхний гамак. Потом кто-то в другом конце хижины тоже выпрыгнул из гамака — выпить глоток воды из тыквы, стоявшей недалеко от входа в хижину, сейчас прикрытого плетеной загородкой. И так то в одном, то в другом месте индейцы просыпались несколько раз за ночь и с аппетитом ели. Рыбу, которую индейцы наловили в течение дня, они съели в основном на протяжении ночи. Кто-нибудь из женщин непрерывно находился около костров. Они являлись своеобразными жрицами, хранительницами огня, а попросту говоря, дежурными истопницами.
По рио-де-жанейрскому времени было три часа ночи, когда Такуни разбудил меня. Все мужчины уже встали и один за другим бесшумно выскальзывали на улицу из хижины, каждый держа в руке лук и стрелы. Причем не тот вид лука, с которым Такуни охотился на рыб, а гораздо меньших размеров, примерно метровой длины. Стрелы тоже были маленькие, напоминающие ту, с которой Такуни охотился на черепаху.
Индейцы шли налегке, ничего не беря с собой, кроме оружия, и можно было рассчитывать на возвращение в стойбище после охоты на капивар в тот же день, хотя охота на капивар, как правило, длится днями и даже неделями. Обычно, направляясь на подобную охоту, индейцы берут с собой маниоковую муку, жареную рыбу, гамаки и даже иногда глиняные котелки для воды. Безусловно, у меня не было никакой возможности принимать участие в такой длительной экспедиции.