Между тем племя готовилось к какому-то знаменательному событию. В разных местах можно было заметить мужчин, занимавшихся разукрашиванием. Кроме того, я видел, как несколько человек углубились в лес по направлению к «хижине флейт». Все мои попытки расспросить Уаюкуму и Такуни, что здесь будет происходить, успеха не имели, хотя они изо всех сил старались объяснить мне смысл готовящейся церемонии.
Мне приходилось присутствовать на нескольких индейских праздниках. В большинстве из них в танцах принимали участие только мужчины. А здесь было видно, как женщины стали раскрашивать свое тело красной краской и украшать себя листьями различных деревьев, преимущественно темного цвета. Все женщины надели на талию полоску желтого цвета, сплетенную из волокон, похожих на наш хлопок. Прошло еще часа два, а приготовлениям не было видно конца. Из разных хижин сносились в одно место, недалеко от центра площадки, маниоковые лепешки, жареная рыба и посудины с кашири. Кашири — это алкогольный напиток, насколько я знаю, единственный, употребляемый индейцами Алта-Шингу. Они готовят его из маниоки или из кукурузы, примешивая туда сок сахарного тростника и добавляя воду. После нескольких дней ферментации кашири готова к употреблению. Мне как-то предложили попробовать плошку кашири, но я отпил глоток и вежливо отказался: напиток обладал очень неприятным запахом.
Как только сумерки опустились над стойбищем, все жители хижин, все племя камаюра вышло на площадку. Мне показалось, что число индейцев племени камаюра увеличилось почти что вдвое. И только потом я увидел мужчин и женщин, явно не принадлежащих к нашему стойбищу. Отличить их можно было очень легко по ушным украшениям, а также по головным уборам, сделанным из перьев. Индейцы камаюра еще ходили по стойбищу без украшений из перьев, а приезжие, гости из других племен, выходили из леса, полностью облаченные в праздничные наряды. На площадке зажгли три больших костра. Все присутствующие уселись полукругом на земле, подложив под себя молодые побеги бамбука, листья, а некоторые рискнули сесть прямо на землю, невзирая на опасность быть искусанными муравьями. Меня Такуни усадил на почетное место, недалеко от места главного вождя.
В центр полукруга вышли четыре музыканта. Два из них держали в руках толстые бамбуковые палки, полым концом обращенные к земле. Вторая пара была вооружена массивными погремушками, сделанными из прикрепленных к деревянным рукояткам высушенных плодов, наполненных до половины мелкими камешками. Ритмично ударяя полыми бамбуковыми палками о землю и потрясая погремушками, они стали петь песню с довольно однообразным мотивом, состоявшим в лучшем случае из трех различных нот.
В это время двое мужчин вывели из хижины вождя юношу лет двадцати, с головы до пят разрисованного праздничными узорами. Одновременно две женщины вышли из нашей хижины, держа под руки девушку, всю увешанную голубыми бусами. Мы присутствовали при бракосочетании молодой пары племени камаюра.
Доведя молодых до костра, шаферы усадили их на два чурбана, установленные напротив места главного вождя. Затем в полукруг вышли женщины, став в ряд, причем лица их были обращены к новобрачным. Музыканты перешли на более медленный ритм, и женщины начали танцевать: шаг вперед, шаг назад, потом два шага вперед и снова два шага назад. Па были довольно примитивными, но слаженное коллективное исполнение скрадывало этот недостаток. Затем все женщины затянули хором песню. Мне показалось, что она звучала несколько нестройно. Правда, я не мог разобрать слов — по совести говоря, это было очень трудно сделать, не зная языка. Но все же, внимательно прислушиваясь к пению двух ближайших от меня женщин, обладавших голосами разной тональности, я уловил, что хотя они и шагали взад-вперед в ногу, выступали в одном хоре, но пели каждая свою песню.
Только потом удалось выяснить, что участницы церемонии, давая напутствие молодым, вспоминали в песне каждая свою свадьбу, каждая пела самостоятельно сочиненную песню. Безусловно, свадьбы, имевшие место в племени камаюра на протяжении многих и многих последних лет, не отличались большим разнообразием. Поэтому, хотя слова у песни, исполняемой каждой женщиной, были свои, суть их, смысл песни был, вероятно, одинаковым у всех.