Что это за растение, я, к собственному стыду, так и не поняла, но зато обнаружила, что в его коре явно содержится красящий пигмент, на который у меня жуткая аллергия. Плотные холщовые перчатки не помогли — чёрно-коричневый отпечаток коры теперь красовался на запястье и ни в какую не хотел смываться. Чтобы не привлекать лишнего внимания, пришлось наклеить на это место бежевый пластырь.
Низкие сизые тучи обложили небо. Холодный порывистый ветер пронизывал насквозь, бросая в лицо горсти колючих капель воды. Вспышки камер слепили настолько, что цветные пятна прыгали даже под закрытыми веками, а словно сорвавшиеся с цепи журналисты забрасывали вопросами.
Я думала, что на встречу придёт два или три гуманоида от журнала «Шедевры на открытом воздухе», но в итоге в городской парк явилось несколько десятков фото- и видеооператоров от самых разных зданий. Были здесь и представители новостных агентств, и блогеры с их дронами, и даже известные телеведущие. Видимо, мои последние работы в сфере ландшафтного дизайна заинтересовали общественность гораздо больше, чем я ожидала.
«Пришлось зарегистрировать мероприятие в Аппарате Управлением Эльтона, а они Системную Полицию прислали. Она рассредоточена по периметру парка», — «успокоила» Грация.
— Скажите, а этот парк тоже вы проектировали?
— Да, я.
— И вон ту скамейку? А почему у неё такая странная цветастая спинка?
— Это радуга.
— А почему на ножках? — допытывалась молодая блогер в ярко-розовой мини-юбке.
— Потому что скамейки обычно делают на небольшой высоте от земли. Гуманоидам так удобнее садиться.
«Вселенная, дай мне сил ответить на все эти идиотские вопросы…»
Грация стояла поодаль и один раз даже подбодрила, жестом напомнив, какой гонорар мне заплатят за интервью.
— А правда, что вы проиграли «улиточное дело» и теперь приходится выплачивать штраф за нанесение ущерба природе? — послышался тоненький голосок из толпы, а вместе с ним последовала ещё одна ослепительная вспышка.
— Правда, — ответила я и добавила: — Штраф за стресс головоногим моллюскам нынче выше, чем парковка космического корабля на главной площади перед домом госпожи Президента.
— Кстати, о ней. А кто делал проект под тендер сада для госпожи Президента? — вмешалась противная журналистка, которая постоянно пыталась меня на чём-нибудь подловить.
От такой наглости я на миг онемела. Что это ещё за грязные инсинуации?!
— Я, разумеется.
Ледяной ветер вновь бросил неприятную крошку в лицо, погода становилась с каждой минутой всё хуже и хуже. Отёкшие от беременности ноги болели от колодки сапог, поясницу ломило, левое запястье щипало. Из-за шарфа всё время казалось, что меня кто-то душит, хотя гинеколог «успокоила», что в последнем триместре женщинам часто не хватает кислорода — лёгкие-то полностью не раскрываются. Я мечтала, чтобы это идиотское фотоинтервью побыстрее закончилось.
— Странно. Почему же вы тогда не остались на ту часть открытия сада, когда работали фотографы? — продолжала напирать журналистка.
— Потому что у меня было много дел, — отрубила. — Я ландшафтный дизайнер, а не модель.
— Вы поймите, в жёлтой прессе о вас писали разное… Будто на вас работает целая плантация рабов, а вы собираете их труд и выдаёте за свой. Я, конечно, понимаю, что это звучит весьма странно, но посудите сами, столько удачных проектов, столько хвалебных отзывов — не может одна женщина всё это реализовать!
«Какие же сумасшедшие слухи, оказывается, обо мне ходили, а всего-то и надо было — разрешить себя сфотографировать крупным планом».
— А вы можете рассказать, что делали для Космофлота? — вновь начал допрашивать пискливый голос из центра толпы.
— Извините, конфиденциальная информация, — ответила не задумываясь.
— А вы выбрали имя для дочери?
Вопрос чуть не сбил меня с ног. Дочь… Разумеется, все видели огромный живот и справедливо полагали, что я вот-вот рожу дочку.
— Пока ещё… не думала, — сказала я, чувствуя, как в горле засаднило. Наверное, ветер всё же надул, да шарф за последний час «допроса» сполз вниз.
— Уважаемые! — Грация громко хлопнула в ладоши, привлекая внимание толпы. — Оговоренное время на интервью вышло, госпожа Ферреро устала, тем более она в положении…
— Погодите, дайте ещё фото сделать! — выкрикнул какой-то низенький шустрый мальчишка — кожа золотистая, как у эльтониек, и волосы отдают в тёмно-малиновый, но крохотные рога и хвост с шипом красноречиво говорят о том, что отец — цварг. Эльтонийки даже расступились, так им противно было находиться рядом с молодым полуцвагом. — На фоне вот этих кустов можно? — Он потянул меня за рукав.
Мне не хотелось сниматься. Более того, больше всего на свете хотелось куда-нибудь сесть в теплое место, выпить чашку горячего какао и снять эти чертовы сапоги, но презрение на лицах стоящих вокруг вызвало противоречивую реакцию.
— Да, можно.
Я сделала пару шагов к кустам, но не тут-то было.
— Нет, она будет сниматься на фоне этой лавочки! — визгливо выкрикнула та самая журналистка, что выдвигала предположения о рабовладельческом строе. Она жёстко отпихнула мальчика локтем в грудную клетку, схватила меня за запястье и потянула в противоположенную сторону.
— Лавка слишком цветастая, и там блики будут. Начальство не одобрит. Нужен же хороший портрет… — запротестовал мальчишка.
— Да плевать мне на твоё начальство, я хочу тут! — Словно куклу, она попыталась выдрать меня из рук фотографа.
Всем было ясно, что она это делает специально и на качество итогового фото ей плевать. Ещё три девушки с аппаратурой подбежали ближе, принимаясь щёлкать затворами со всех сторон. Меня тянули за рукава, я разволновалась, что кто-то случайно оторвёт утренний пластырь, и попыталась выпутаться из внезапного безобразия. Где-то позади послышались крики Грации, чтобы все немедленно расступились, но, как и бывает в таких случаях, это стало сигналом толпе обступить плотнее. Замелькали вспышки камер, кто-то заорал на ухо, вновь налетел ветер, а потому, когда я стряхивала с пальто очередные наглые руки, не заметила, что с меня слетел шарф. Поняла это лишь по тому, как внезапно тихо стало вокруг.
— О-о-о… смотрите… да у неё же на шее жабры! — воскликнул кто-то, прерывая всеобщее оцепенение.
— Отвратительно!
— Фу-у-у… Мерзость какая!
— Теперь понятно, почему не модель…
— И эта женщина проектировала городской парк? Стыд и позор!
Я успела поймать растерянный взгляд мальчишки-полуцварга, прежде чем разыгравшийся ветер принёс пожухлый кленовый лист мне в лицо. Кому-то это показалось смешным, кому-то оригинальным, вновь защёлкали затворами камеры, а та самая дамочка в розовой мини-юбке неожиданно присела на корточки, а затем встала.
— Эта грязная метиска обманывала клиентов! Саму госпожу Президента! Она должна была сообщить о том, что не чистокровная эльтонийка!
Вслед за этой фразой в меня полетел ком земли. А за ним начался какой-то хаос…
Толкали.
Слепили.
Кричали.
В меня летела грязь.
Небо разверзлось, громом заложило уши, сверкали молнии, и дождь хлестал с невиданной силой.
«Ну где же полиция? Почему они так долго?!»
За лицо и одежду было всё равно, больше всего я боялась за ребёнка. Прошли секунды, показавшиеся вечностью, прежде чем над парком раздался оглушительный свист и множество гуманоидов в форме с непрозрачными щитками на лице начали скручивать и оттаскивать журналистов и операторов в стороны.
— Стоять!
— Общественные беспорядки, скорее, хватайте зачинщиков!
— Уберите от меня свои лапы…
От всеобщего шума и криков я впервые за всю беременность почувствовала головокружение и тошноту. Согнулась, чувствуя, что земля уплывает из-под ног, и — потеряла сознание.
Глава 23. Амазонка
Бьянка Ферреро
Я проснулась на узкой металлической кровати. Было тепло, хорошо, сухо… Сапоги наконец-то не давили, шарф не стягивал шею, и поясница не болела.