Докурив сигарету, старик встал с места, взял чашечку, на дне которой была прозрачная жидкость, и несколько мгновений смотрел в нее неподвижным взором, бесшумно шевеля губами. Приблизившись ко мне, он дотронулся ею до моего лба, затем до шеи и напоследок ткнул чашкой чуть выше пупка.
— Пей, — произнес он, протягивая мне уанду.
Шаг назад.
— Пей, — снова повторил он, напористо приближаясь.
Еще два шага назад.
— Пей, Андрес, — приказал знахарь, не отставая от меня ни на малость.
Отступать уже некуда. Принимаю из его рук чашку и одним глотком выпиваю содержимое. Вкуса почти не ощущаю. Так, одна тень вкуса.
Вновь присаживаемся со стариком. Он закуривает еще одну сигарету. Несколько напряженно молчим: ему еще не доводилось поить гринго. Кто скажет точно, чем закончится этот опыт?
— Скажи, а когда меня схватит? — спрашиваю я индейца, поглядывая на часы; прошла уже четверть часа.
— Ты узнаешь, скоро уже.
— А как это будет?
— Ты узнаешь, — только и повторяет, улыбаясь, старик.
Я сижу и никак не могу почувствовать — хоть и очень стараюсь — каких-либо изменений в восприятии окружающего мира. Все по прежнему: ни звуковых эффектов, как в случае с айягуа-ской, ни тошноты, ни безудержных позывов к рвоте. Ничего.
В тишине минула еще четверть часа. Ничегошеньки.
— Похоже, что ничего не получится, — позевывая, говорю я старику и отрываю свой зад от скамьи. В то же мгновение чувствую, что голова идет кругом, а в уши словно вставили затычки из ваты.
Мешком оседаю на пол, головокружение не отпускает.
— Сиди-сиди, — шепчет старик, — мы пойдем.
Вставая, знахарь отодвигает на середину стола пачку сигарет:
— Вот табак, Андрес. Ты видишь, вот здесь. Вот спички. Все, мы уходим.
Смутно понимаю, что сигареты мне оставили лежать на столе, а вся процессия во главе со стариком медленно удаляется от хижины, и их фигуры хорошо различимы в свете ущербной луны. Полежу, думаю, немного, пока не отпустит.
Сколько прошло времени — не знаю, но головокружение пропало. Вроде бы все как прежде. Тот же дом-хижина, ничего необычного. Решаю пойти поискать коптелку, чтобы было побольше света. Где-то она была, я видел, но не припомню. Бреду в сторону «кухни». Странно, а чего это они вернулись? Гляжу на человеческие фигуры, стоящие возле стены и смотрящие на меня. Трое мужчин и еще одна фигура. Подхожу ближе и вижу, что это красивая длинноволосая женщина. Странно, а как она сюда попала? У всех типичные индейские черты лица. Не обращая более внимания, прохожу мимо. Надо отыскать коптелку. Да где же она?!
— Ты коптелку не видел? — спрашиваю крайнего юношу, но в ответ не получаю ни слова; стоит и легонько так улыбается. — Ты не знаешь, где здесь у Чичику коптелка была? — повторяю свой вопрос, начинаю выходить из себя.
С тем же результатом. Стоит и улыбается. Чего пришел? Никто тебя не звал. Не хочешь разговаривать, так и хрен с тобой, сам найду.
Брожу по дому, раздражение все нарастает. Нет нигде коптел-ки. Зато незваные гости по-прежнему тут. Между собой чего-то обсуждают, судя по всему. Вот тот, что самый большой и в черной сутане с капюшоном — лица не рассмотреть, — неподвижно стоит и слушает, что говорят молодой парень и длинноволосая девушка. Четвертому как бы и не интересен разговор, он чуть в стороне. Голоса у них у всех странные какие-то. Прислушиваюсь, но никак не могу разобрать ни слова. Сплошной щебет да писк. Словно и не люди говорят, а летучие мыши собрались на зрелые банановые грозди.
Нет, надо сходить к старику, спросить, как мне этих гостей выпроводить. Говорить они не хотят, уходить, похоже, тоже не торопятся. Что-то мне все же не очень хорошо. До дома, где живет знахарь с семьей, с полкилометра. Часть — расчищенное пространство, потом начинаются заросли и глубокий овраг с крутыми склонами. Хорошо, что луна светит. Ладно, возьму фонарь. Бреду, сжимая в руке фонарь, который почему-то не горит. Так, где-то здесь тропка к дому. Не хватало еще заблудиться. Всматриваюсь под ноги, не хочу наступить босыми ступнями на колючки. Ох, как не хочу!
Черт, где же тропка? Так, ага, просвет и река серебрится. А вон и хижина на сваях, в окружении растущих из земли листьев пальмы шапаха. Надо позвать старика. Зову. Поздно, спят уже. Снова зову. Тишина. Не уйду я, если не поговорю. Продолжаю кричать вполголоса.
Ну вот, наконец-то. Открывается дверь и ко мне спускается… Но это не знахарь, а его старший сын.