Был молчалив и тревожен и Иван Павлович. Лоша-ди уставали. Впереди был ряд перевалов, грозных уще-лий, и успеют или не успеют они пройти их до погони? И это беспокоило его.
Был молчалив Иван Павлович еще и потому, что все сильнее захватывала его привязанность к Фанни и он не знал, что ему делать. Отдаться ли этому чувству и плыть в сладостной истоме мечтаний и соблазнительных грез по течению или гнать их от себя и смотреть, как раньше, су-ровым взглядом осуждения и на ее лихо заломленную набок кабардинскую шапку, и на винтовку за плечами, и на всю ее мальчишескую ухватку…
Фанни с беззаботностью юности наслаждалась пу-тешествием в полной мере. Стряхнув призрак начинав-шегося увлечения Васенькой, испытывая к нему только отвращение и жалость, она снова стала тем веселым, беззаботным мальчишкой, каким была, и она носилась на Аксае с Царанкой и Гараськой, подстерегая диких лошадей, стреляя по стадам джейранов и кладя их мет-кими выстрелами к великому удовольствию старого охотника.
— Вот по лошади, Герасим Карпович, не могу стре-лять. И чувствую, что попала бы, — говорила она, — а душа не налегает, не могу. Что по человеку, что по ло-шади — не хватает духа.
Гараська был искренно, по-стариковски, рыцарски увлечен Фанни. И старый, и малый оглашали пустыню веселыми голосами.
— А я вам, погодите, Феодосия Николаевна, живую лошадь поймаю.
И если бы не Иван Павлович, старик устроил бы с ка-заками, калмыком и Фанни настоящую охоту, бросил бы дорогу и увлекся бы в сторону, на юг, дня на три, туда, где было много диких лошадей.
Иван Павлович не позволил этого. И Гараська тру-нил над ним.
— Кто из нас старик, брат Иван, я или ты, ей-Богу, не пойму. Ведь эдакий случай! Табуны их тут, я же знаю! С места не сойти, тут на юг, на верст сто, не больше. Ах, да и богато же там зверем и птицей, и лошадью богато! Ну и места там! Махнем, Иван! А?.. Ну, его к Богу! Казаки довезут, — махал он рукой в сторону Васеньки.
— Дядя Ваня… Ведь, правда, можно?.. Теперь уже безопасно.
Но верный офицерскому долгу, Иван Павлович все шел и шел упорно на север и с удовольствием видел, как темные склоны и закутанная густыми тучками вершина Хан-Тенгри становились ближе.
«Только не перегородили бы дорогу, не устроили бы засады», — с тревогой думал он, уходя из степи и подни-маясь на песчаные склоны гор. |
XXIX
Погоня приближалась. С полуподъема, когда во время передышки оглянулись назад, чтобы еще раз по-любоваться прекрасным видом пустыни, на ней замети-ли три темных пятна. Это не были табуны диких лоша-дей и не были стада джейранов. И в их форме, и в стро-гой правильности их движения, направляемого одной волей, было то, что всегда издали, дает знать о прибли-жении военного отряда. Иван Павлович сразу опреде-лил, что это шел эскадрон реформированной кавалерии Ян-цзе-лина. Срединное пятно — взвод, шедший по до-роге, — поднимал облака пыли, боковые оставляли при-мятую траву. Шли быстро, рысью, и Иван Павлович на глаз определил, что к вечеру китайские солдаты их наго-нят.
Он поделился своими наблюдениями с Гараськой, и старый охотник задумался.
— Наши лошади еле идут, — сказал Иван Павло-вич, — необходимо сделать ночевку, иначе завтра они со-всем не встанут.
— Да, положеньице. Слушай, брат Иван… Я тут ког-да-то на этом самом Хан-Тенгри с какими-то немцами на маралов охотился. Есть здесь тропа. Под самыми снега-ми. И хижину мы там установили, не так, чтобы важную, однако киргизы одобряют, поддерживают. Этой тропы солдаты не могут знать. Притом она, хотя и выше, но ближе. Да и обороняться на круче будет легче.
— Хорошо. На ночь выставим охранение. А утром как? Ведь если они нас осадят у подножия Божьего трона, сами прокормимся, а лошади как? Я ведь рассчитывал завтра к вечеру быть в Каркаре, там и трава, и ячмень у киргизов. У меня только на сегодня и завтрашнее утро хватит ячменя. Осадят, так никто же сюда не заглянет. Могут просто голодом извести, а потом и оставить. И ни кто не узнает, почему погиб отряд. Скажут, когда найдут, сбились с пути и замерзли.
— Снегом заметет раньше. Никто и костей не оты-щет, — подтвердил Гараська. — Ну а низом идти чем
лучше?
— Низом… Да и низом не лучше. На перевалах два человека могут нас перестрелять, как куропаток.
— Наверху есть та надежда, что китайцы, не зная на-шего пути, пойдут по обычной дороге, обгонят нас, и мы окажемся у них в тылу. А тогда можем выйти к границе не на Каркару, а прямо идти к Кольджату, а там, на виду у поста, никто не посмеет нас тронуть.
— Но ведь это, Гараська, еще пять дней пути!
— Выхода-то иного нет. Ну, примем бой. Нас пят-надцать винтовок, считая Васильковых киргизов.
— А их, по меньшей мере, восемьдесят
— А что поделаешь?..
— Да, выхода нет, — сказал Иван Павлович. — Хо-рошо, веди по своей тропе, а там что Бог даст.
Серьезное положение отряда не ускользнуло ни от казаков, ни от Фанни. Казаки на глаз определили и силу преследующего их отряда, и свежесть лошадей китайско-го эскадрона и поняли, что надежда только на меткость своего глаза да на то, что каждый из них дорого продаст свою жизнь.
Все стали серьезны. Отряд медленно полз по кручам, ведя лошадей в поводу. С дороги свернули, замели следы, где сворачивали, и пошли по крутому откосу, направля-ясь прямо к вершине Хан-Тенгри, закутанной густыми облаками. Гараська шел впереди, отыскивая ему одному известную тропу.
Громадные скалы, торчавшие уродливыми столбами из земли, перегораживали дорогу. По пути были разбро-саны такие большие камни, что их приходилось обхо-дить, и потому шли медленно, шаг за шагом. Лошади, недовольные тем, что свернули с большой дороги, еле тянулись. Васенька беспокойно озирался и спрашивал, что это значит. Ему сказали, что идут на ночлег. Часто останавливались и с тревогой в сердце замечали, что рас-стояние между ними и эскадроном уменьшилось, что ста-ли видны отдельные всадники. Вступая в горы, эскадрон свернулся в одну колонну и выслал дозоры, и по тому, как широко пошли эти дозоры, было ясно, что они захватят и обнаружат отряд.
Туман густого облака закутал путников и вымочил их одежды, как хороший дождь. Между валунов, скал и пик показались следы бараньего помета, узенькая тро-почка чуть заметной лентой вилась по откосу горы над глубокой пропастью, заросшей густым лесом. Вершины елей сплошным зеленовато-серым ковром расстилались под ногами отряда.
— Вот оно, где самые-то маралы водятся, — прого-ворил Гараська.
— Не до маралов, брат, — мрачно сказал Иван Пав-лович.
Тропинка стала отложе, перешла по узенькому хреб-тику между двух пропастей на небольшое плоскогорье, на котором кое-где пятнами лежал рыхлый ноздреватый снег. Сквозь туман облака было видно, что подошли к снеговой линии, к подножию громадных сплошных снегов и ледников, образующих вершину Хан-Тенгри. Она, казавшаяся издали небольшой сахарной головой, тянулась вдаль на многие версты. Еще немного подня-лись, пошли по снегу, по тропинке, натоптанной в нем, и спустились в котловину. Здесь из жердей и веток была сложена квадратная хижина с очагом из камней внутри, в ней было устроено некоторое подобие нар и перего-родка.
— Вот в этой хижине, Феодосия Николаевна, — го-ворил Гараська, — я как-то с немцами две недели прожил, охотясь на маралов. Вы посмотрите, как она поставлена. Вся между скал. И только окно в заднем ее отделении, где была наша спальня, имеет небольшой выход, и оттуда видна вершина Хан-Тенгри. И кажется — вот она. Полча-са ходу по снегу. А, однако, ни одна человеческая душа там не была. Там, занесенный снегом, сохранивший до мелочей всю свою утварь, стоит Ноев ковчег. Там было первое место, которое обнажилось от воды при всемир-ном потопе… Там, говорят тихим суеверным шепотом киргизы, подножие Божьего трона. И никто никогда там не был. Недаром поется: «Бога человеку невозможно ви-дети, на Него же нельзя взирати…» Великая тайна лежит там…