Иван Павлович выскочил на веранду и ходил по ней, подставляя раскаленную голову морозному воздуху гор и все повторял: «Ах, я болван, болван… Нетерпеливый, грубый болван… А как хорошо было бы теперь… До Рождественского поста и обвенчаться. Совсем бы иной показалась зима, совсем бы иначе потекли дни на скучном посту… Ах, я нетерпеливый идиот. Этакое грубое живот-ное… Теперь надолго все испортил… Пожалуй, навсег-да… Обидел ее, милого ребенка…»
Фанни, вволю выплакавшись, села за туалетный сто-лик и стала прибирать на ночь свои волосы. Когда она вглядывалась в отражение печальных, опухших и покрас-невших глаз, ей было жаль себя, одинокую, не имеющую ни родных, ни друзей, заброшенную далеко, на край све-та, и было жаль Ивана Павловича, такого доброго, дели-катного, которого она так совершенно напрасно огорчи-ла и обидела.
«Ну чем он виноват, — думала Фанни, глядясь в зер-кало, — что я, и правда… такая хорошенькая».
XXXIII
В эти недели сентября Иван Павлович часто отлучал-ся. Раз уехал на сутки, потом пропадал трое суток, потом опять на сутки, наконец, уехал на неделю. Ездил он «по делам службы», как он говорил Фанни, всякий раз пре-дупреждая ее об отъезде и указывая приблизительно, когда он вернется. Возвращался он всегда раньше срока, и в этом Фанни оценила его деликатность: он не хотел, чтобы она беспокоилась.
Уезжал он таинственно, всегда под вечер или ночью, выбирая темные безлунные ночи, часто в ненастную погоду, и возвращался ночью. Тихо проходил к себе, так, что Фанни и не знала о его приезде. И только утром за-ставала его ожидающим ее выхода за чайным столом. Она искренно радовалась его возвращению и весело его встречала.
Сначала она думала, что он ловит контрабанду. Но на это не походило. Он уезжал всегда с одним и тем же казаком Воробьевым. Очень недалеким, неразвитым пар-нем, который никогда ничего толком не мог сказать. Уез-жал он озабоченный и возвращался такой же.
Фанни не допрашивала его ни о чем. Не говорит, — значит, нельзя. Не ее дело. Она была уверена, что он ей скажет, что от нее у него секрета нет. И не ошиблась.
В последнюю поездку, длившуюся неделю, он брал с собою пять казаков и Пороха и предварительно посы-лал пакет в полковой штаб.
Поехал он, только получивши бумагу из штаба. Уез-жал он рано утром, и Фанни видела, что он поехал за гра-ницу. Вернулся озабоченный.
Как ни старалась Фанни дождаться, чтобы он пер-вый заговорил о цели своей поездки, она не вытерпела и спросила его за обедом, к которому он подоспел:
— Ну, как дела, дядя Ваня?
— И хорошо, и худо, — отвечал он. — Вот что, Фан-ни. Хотите поехать со мною и посмотреть то, что я на-шел?
— С наслаждением. Я так соскучилась одна… Без приключений… — живо ответила Фанни.
— Да, Фанни, это будет приключение и, может быть, опасное.
— Тем лучше, — разгораясь мальчишеским пылом, сказала Фанни, — мне уже надоело скакать с Царанкой и стрелять вам кекликов к обеду.
— А это ваша охота? — спросил Иван Павлович, кладя себе на тарелку вторую половинку рябчика.
— Ну! А то чья же! Итак — я вся внимание. Что за опасное приключение хотите вы мне предложить?
— Поедемте сегодня в одно место. Вдвоем. С нами только Воробьев поедет.
— А Царанке можно? Почему такая таинственность?
— Мы поедем за границу.
— Ну, так что же! Разве первый раз? Я третьего дня все утро охотилась на фазанов за границей, и китайские солдаты видели это и даже помогали мне доставать уби-тых петухов.
— Вот видите, Фанни, а теперь нужно, чтобы не только китайские солдаты, но чтобы и никто, никто не видел нас.
— Почему такая тайна? Не понимаю. — Поймете после.
— В котором часу поедем? — Да так часа в два ночи. — Хорошо.
— Оденьтесь так, чтобы вам легко было ходить.
— А что, много ходить придется? — Да, порядочно.
— Вы меня совсем заинтересовали своей тайной. А вы сами не устали с дороги?
— Успею отдохнуть. Вот лошадь, если позволите, я по-прошу у вас. Дайте мне Пегаса, он мне счастье приносит.
— Берите, — сухо сказала она.
Ей не понравилось, что он напомнил ей о случае с де-вушкой-волком, и он заметил это.
— Только, Фанни, никому не говорите. Я знаю, без Царанки не обойдется, он услышит, что берут лошадей, так вы скажите ему, чтобы и он помалкивал.
— Какая таинственность! — насмешливо сказала Фанни. — Совсем роман!
После обеда Иван Павлович лег спать и проспал до самого ужина. Пыталась сделать это и Фанни, но ей не удалось. Любопытство мучило ее. Не заснула она и ночью, а Иван Павлович лег и добросовестно проспал до часа.
Вышел он одетый в шведскую куртку, при винтовке и большой охотничьей сумке.
Лошади были готовы. Царанка и Воробьев ожида-ли с ними на дворе. Царанка был, видимо, обижен, что в ночную экспедицию взяли не его, надежного калмыка, а самого глупого казака, который ни дорог не знает, ни сказать что-либо путное не может. Но он ничего не ска-зал. Только особенно тщательно оправил полушубочек Фанни, когда она села, осмотрел подпруги и ласково молвил:
— Храни Бог.
— Спасибо, Царанка.
Ночь была темная, в горах бродили тучи. Был силь-ный мороз.
— Следуйте за мною, — сказал Иван Павлович.
Он поехал вперед, за ним Фанни, сзади всех Воробьев.
Дорогу Иван Павлович знал отлично. Он в сплош-ном мраке выехал на большую тропу, проехал с полвер-сты и свернул в горы без дороги. Поднявшись саженей на пять, он повернул круто назад и поехал, огибая пост. Ста-ли видны внизу фонари у конюшенного сарая и у главных ворот, потом Иван Павлович стал круто спускаться к Кольджатке.
— Осторожно, не поскользнитесь, — сказал он, под-ходя к речке. — Тут большие камни.
Перед Фанни в темноте выделялись белые пятна на крупе Пегаса, и теперь она поняла, что Иван Павлович не зря просил взять его. Местами, среди голых кустов и скал, где не было снега, было так темно, что только эти белые пятна пегого показывали ей, где находится Иван Павлович.
Перейдя вброд речку, они продолжали спускаться, направляясь в долину. Снег стал менее глубок, более рых-лый и, наконец, исчез. Стало теплее.
Прошло около часа, что они ехали, и все спускались по какой-то крутой каменистой осыпи. Шуршали и сыпа-лись вниз кремни и песок, и по тому, что они долго лете-ли, можно было судить о том, что спуск очень большой. Лошади храпели и шли осторожно, маленькими шагами, опустив головы и рассматривая путь.
Наконец дорога стала положе, вместо камней был плотно убитый песок, и, несмотря на предрассветное вре-мя, было совсем тепло. Где-то подле, чуть журча и звеня на камнях, едва приметный, струился ручеек. Появилась трава, желтая, сухая, потом она стала выше, свежее. Пах-нуло осенним ароматом цветов и семян. Корявые ветки джигды с сухими листьями, ветви краснотала то и дело задевали за ноги и за лицо. Было видно, что тут нет ника-кой дороги, и что Иван Павлович ведет по каким-то им изученным путям.
Стало светать. Они все спускались. Ехали они по руслу едва приметного ручейка, струившегося по широ-кому старому руслу. В горах это русло было каменистое, здесь, внизу, оно стало песчаным и глубоко врылось в почву. В мутном сумраке начинающегося рассвета ста-ли видны крутые стены песчаных осыпей, бывшие по обе-им сторонам русла. Берега поросли кустарником, кое-где торчали и корявые джигды, и карагачи, на ветвях кото-рых большими светло-зелеными шарами, покрытыми мелкими белыми ягодками, нависли омелы.
Взошло солнце. Стало жарко, и по совету Ивана Павловича Фанни сняла полушубок. Пряный аромат вечноцветущих маленьких, низких, лиловых ирисов вливался в легкие. Ехали уже около восьми часов. Нако-нец Иван Павлович остановился у песчаного, нависше-го над руслом берега. Темные корни пробились сквозь этот земляной навес и образовали тонкую, точно из сети сделанную завесу. Внутри было некоторое подо-бие пещеры.