— Нет. Иначе туда не доплыть.
Амазон как будто задумался. Но о чем в самом деле может задуматься человек, который так бесподобно играет на рояле? О музыке, слетающей с его пальцев, об одном давнем обещании, о белом рояле, который ему больше не принадлежит? Наверное, обо всем сразу. Он на мгновение перестал играть и сказал:
— Тогда, если другого пути нет, поплыву через Сан-Карлус.
И продолжал играть свою мелодию. Он ни на минуту не отрывал глаз от рояля. Однако на клавиши он не смотрел: казалось, он всматривается во что-то невидимое. Во что-то, чего не могут разглядеть другие. Это что-то творилось у него в душе. И касалось только его одного.
Сервеза запальчиво саданул кулаком по стойке:
— Если ты отправишься туда, я готов идти с тобой.
Амазон оборвал мелодию, резко захлопнул крышку рояля и ответил:
— Я знал, что могу на тебя рассчитывать.
Амазон и Сервеза лежали на берегу в тени пальмы и смотрели, как, словно поток слез, струится река. В глубине леса переговаривались два козодоя, а иногда какая-нибудь разноцветная птица проносилась прямо перед приятелями, чуть не касаясь воды.
Это был час послеобеденной сиесты, и Эсмеральда как будто погрузилась в бесконечную спячку, в истому и неподвижность, похожие на тягучую смолу или клей, из которого невозможно выбраться. Казалось, даже течение реки замедлилось.
— Что-то я не понимаю, Амазон.
— Чего не понимаешь?
Сервеза лежал, облокотившись на мешок с кофе, и безуспешно пытался переварить недавний обед — мясо пекари и красную фасоль с соусом. Амазон же клевал носом от усталости — ему едва-едва удавалось не задремать.
— Не понимаю, почему ты готов идти на такой риск ради белого рояля.
Взгляд музыканта наполнился тоской: огромная заводь тоски.
— Ты не понимаешь потому, что не хочешь понять.
— Что я должен понять?
— Что это очень важно.
Сервеза выпрямился и посмотрел на приятеля, пытаясь разгадать тайну, которая скрывалась в его словах. Амазон же, как ни в чем не бывало, объяснил:
— Знаешь, какая сильная штука — печаль?
— Ты о чем?
— Можешь ты, например, мне сказать, что чувствует человек, когда скатает снежок и держит его на ладони?
— Что-что?
— Он правда такой холодный и прекрасный, как говорят?
Тут Амазон разом проснулся, и глаза у него мечтательно блеснули. Взгляд ребенка перед рождественской елкой.
— Ты про снег? Почему ты вспомнил о снеге?
Сервеза не понял, при чем тут снег. Музыкант на минуту встал, снова сел и продолжал рассказывать дальше:
— Если я о чем-то мечтаю, я готов на все, только бы моя мечта исполнилась. Всю жизнь я мечтал о двух вещах: купить белый рояль и увидеть снег. Для меня это самое прекрасное, что есть на свете. Музыка и снег. Я уже давно думаю об этом. Что касается музыки, я теперь точно знаю, что чувствует человек, когда играет на белом рояле. Трудно объяснить это словами, но я думаю, в жизни нет ничего прекраснее. Разве что заниматься любовью с женщиной...
Оба приятеля долго молчали.
— Но я не знаю, что чувствуешь, когда держишь на ладони снег.
Сервеза смотрел на Амазона вытаращив глаза и не понимал, к чему он клонит. Что такого волнующего в снеге? Ну музыка или запах кожи любимой женщины — это он еще мог понять. Но снег?
— Ты хочешь сказать, что ни разу в жизни не видел снега?
— Нет. Я всю жизнь прожил в Белене.
— Не повезло тебе.
— Не повезло, это точно. Но я поклялся себе, что когда-нибудь я его увижу. А теперь я тут, в Эсмеральде, и не очень-то похоже, что моя мечта когда-нибудь сбудется.
На глазах Амазона, кажется, даже выступили слезы. Разговор про снег напомнил ему один случай из детства.
День, когда снег впервые вошел в его жизнь, был грустным и прекрасным. Амазон, в ту пору еще мальчишка, жил в Белене неподалеку от порта, и единственным известным в тех местах снегом был хлопок, который в порту грузили на пароходы. Амазон тогда еще не ходил в школу, он сидел дома с матерью и уже начал играть на старом рояле, приткнувшемся у них во дворе: его где-то отыскал отец мальчика. Звучал рояль фальшиво, но даже в звуках расстроенного инструмента таилось какое-то волшебство. Он был такой старый и разбитый, что трудно было себе представить, как его довели до такого состояния. Клавиши покрывала плесень, поэтому черные почти не отличались от белых, а молоточки ударяли по струнам еле слышно. Но при хорошем слухе можно было себе представить, что рояль звучит чисто. А слух у Амазона был.
Итак, он играл и играл без конца, рояль звучал все фальшивей, но Амазону, которого тогда еще не прозвали Амазон Стейнвей, — хотя какое нам дело до имен! — так вот, ему казалось, что с каждым днем рояль звучит все чище.
Так продолжалось три года. За это время мальчик многому научился и стал играть как настоящий виртуоз. Все кончилось в тот день, когда по несчастному стечению обстоятельств, которое объяснялось превратностями судьбы и нуждой в деньгах, случилась ужасная вещь: отец Амазона продал рояль одному антиквару — тот пообещал вывезти его как можно скорей и заплатил за него в три раза больше, чем инструмент стоил на самом деле. Человек тот был коллекционер и специально искал такие инструменты — не для того, чтобы играть на них, а чтобы продать в Государственный музей музыки, предварительно надраив их до блеска или, наоборот, слегка состарив, — в зависимости от того, чего им не хватало. Он заплатил отцу Амазона столько, сколько тот запросил, и тут же увез рояль.
Вот так и вышло, что через несколько недель инструмент, на котором Амазон научился играть, рояль, который отдал ему всю душу и стал его лучшим другом, выставили в музее Белена.
С того ужасного дня мальчик то и дело спрашивал отца:
— Почему ты продал рояль?
— Потому что он был старый и фальшивил, а нам нужны деньги.
— А когда ты сможешь купить мне новый?
Тогда отец возводил глаза к небу и отвечал не без хитринки:
— В тот день, когда пойдет снег.
С тех пор Амазон Стейнвей стал ждать, когда пойдет снег.
Амазон запрятал это воспоминание обратно в укромный уголок памяти и сказал:
— В детстве у меня было две мечты. Десять лет я прожил счастливо, потому что первая из них исполнилась: у меня был свой собственный рояль. Только что я лишился рояля, да и со второй мечтой, похоже, ничего не получится — наверно, мне уже никогда не увидеть снега. И это будет еще одна печаль.
Подвыпивший Сервеза вскочил на ноги и крикнул:
— Обещаю, что ты его увидишь. И рояль свой получишь назад!
Тут он призадумался, снова сел и добавил:
— Но как нам это сделать, а, Амазон? Музыкант отхлебнул из своего стакана и объявил:
— Придется ждать. Ждать, когда пойдет снег. Или явится ангел и вытащит нас отсюда.
IV
Удача
Как и следовало ожидать, снег не пошел. Но каким-то чудом — иначе этот факт объяснить невозможно — недели через три в Эсмеральде появился ангел.
Собственно, это не был ангел в буквальном смысле слова. Скорее — вестник. Выглядел он как индеец в бежевом костюме и полотняной шляпе. Глаза и волосы у него были черные, как вороново крыло. Кожа с медным отливом, словно ее покрывала легкая позолота.
Никто не знал, откуда он взялся и как попал в Эсмеральду тем летним вечером. Наверно, потому, что ангелы являются ниоткуда и обладают способностью внезапно возникать в самых невероятных местах, как метеориты, пронзающие атмосферу и падающие в далекой пустыне, где никому не придет в голову их ждать.
Так и этого человека никто не ожидал здесь увидеть, кроме, может быть, Амазона Стейнвея и белого рояля. Вестник, как всегда бывает с существами, ведомыми свыше, появился в нужном месте и в нужное время. С той минуты, как он вошел, его появление стало казаться не только вполне уместным, но даже неизбежным, уготованным свыше. Белый рояль обладал чудодейственной способностью притягивать, как магнит, существа из иного мира. Без его музыки, конечно, все шло бы по-прежнему, ничего сверхъестественного бы не случилось. Но как только музыкант начинал играть, становились возможными любые чудеса.