Он воскликнул:
- Кстати, я разве не представился?
Запустив в карманчик жилета два пальца, он достал визитную карточку и протянул ее мне. Я с деланным интересом вгляделся в длинную фамилию, которую невозможно было прочесть; успел только заметить, что над ней изображен дворянский герб. Я пробормотал в ответ свою плебейскую фамилию. Не слушая меня, он пустился в новый длинный монолог, завершив его предлинной фразой:
-... и вы, конечно же, знакомы с моими произведениями.
Я воскликнул:
- Впервые слышу!
Он не высказал разочарования и произнес странную фразу:
- Однако нет других исследователей амазонок, кроме меня!
И погрузился в какие-то свои размышления, предоставив мне наконец возможность пуститься наутек.
Я обежал площадь, не узнавая ничего, и остановился в полном недоумении. Где вода, где берег? Мне не вырваться своими силами из этого дьявольского лабиринта!
Возвращаюсь, побежденный, к освещенному островку - единственному месту, где можно бросить якорь. Странный человек снова начинает свои рассуждения, как будто не заметив моего отсутствия:
- Согласитесь, что нельзя общаться с людьми, не делая между ними никаких различий. Роду человеческому грозит вырождение. И наш долг - не допустить этого. Но, кстати, вам будет спокойнее в частном доме...
- Я был бы вам очень признателен, если бы вы подсказали, как пройти кратчайшим путем к мосту Академии, - грустно попросил я.
- Следуйте за мной, - коротко отозвался он.
Неужели этот человек наконец-то услышал меня? Но он остановился у фонтана, украшенного высокими фризами с изображением вздыбленных коней.
- Изучите хорошенько эти фигуры! - воскликнул барон. - И вы сразу поймете связь между ними и моими героинями.
Я опустил чемодан на скользкую брусчатку мостовой и погладил мраморный зев фонтана, который, кажется, дышал под моими пальцами.
- Эти лошадки позволяли оседлать себя только тому, кто их любил, продолжал рассказчик. - А любить друг друга могут только существа, созданные одинаковыми.
Я устало ответил, уловив его мысль:
- Пол перестает быть злом, если не подчиняется законам вида? Он вдруг посмотрел на меня как на старого знакомого.
-Вы упрямо используете слова, чтобы скрыть свои мысли, - воскликнул он. - Это секрет любого самоубийцы. Амазонкам помогло выжить то, что они не разговаривали.
Несомненно, делаю ошибку, притворяясь, что принимаю его игру:
- Так вот откуда идет их дурная слава?
- То, что им никогда не могли простить, - это их стремление к однополому существованию.
- Как же они продолжали свой род?
- Иллюзия необходимости противоположного пола еще не делает любовь возможной, но лишь скрывает ее истинные возможности.
- Природа, однако, распорядилась по-своему...
- Природа чаще обрекает нас на несчастья, чем на радости.
- Но мы не можем выбрать себе другие условия для жизни.
- Можно просто не подчиняться условиям.
- Убежать в фантастику?
- Мудрость амазонок заключается в том, что они отбросили сказку о мире, разделенном на мужчин и женщин.
- Отказ от признания полового плюрализма не может изменить реальность бытия.
- Они всегда знали, что существует только один пол.
- В каком мифическом пространстве?
- В том, где мифы становятся реальностью.
- Единственная реальность, о которой можно говорить с уверенностью это смерть.
- Смерть понятна только там, где существует любовь, которая является антитезой смерти, - это отмена всех различий. - А амазонки вели войны из любви к жизни или из любви к смерти?
- Они сражались только за свободу любить.
- И какими мерками они измеряли эту свободу?
- Самой красотой их обнаженных торсов!
- То есть вы хотите сказать, что они были лесбиянками?
- Они были сами себе хозяйками.
- Такое искусство может иметь различный смысл.
- Смысл, который в этом заложен, еще никем не понят.
- Ну конечно, иначе амазонки не дожили бы до наших дней.
Он не реагирует на сарказм, просто замечает:
- В противном случае зачем я был бы здесь?
Я стараюсь казаться объективным:
- И каким образом они воспроизводятся?
- Кооптированием.
Мое молчание, по-видимому, заставляет моего странного собеседника думать, что я размышляю над этим открытием. Поэтому он уточняет:
- Вербуются среди женщин, способных быть мужчинами, и среди мужчин, способных быть женщинами.
Должно быть, я на какое-то мгновение закрыл глаза, потому что, осмотревшись, вдруг никого не увидел рядом с собой. Жду какое-то мгновение, зову. Никто не отвечает. С некоторым сожалением поднимаю свой чемодан и снова пускаюсь в путь с новым болезненным усилием, в попытке вырваться из лабиринта, в который я позволил себя завлечь.
Удаляюсь от фонтана, пока не натыкаюсь на стену. Обойдя ее, нахожу проход. В конце прохода вижу обычные венецианские стены. Но канал, идущий вдоль этих стен, имеет узкую неогороженную мостовую, и приходится ступать по воде. Чем дальше, тем вода становится выше. Может, это начало одного из очередных наводнений, которые так часто случаются в Венеции? Может, начинается период, когда расположение луны и солнца поднимает уровень моря? Знаю только, что в этом направлении идти больше нельзя. Но только делаю несколько шагов в другую сторону, как снова коварная вода настигает меня. Теряя голову, опрометью бегу с этого места. Туман превратился в жидкий лед, который морозит губы и жжет глаза. Руки и ноги становятся ватными. Кажется, я чувствую за спиной журчание настигающей меня темной и густой массы. Больше нет моих сил.