У окна, проделанного в решетке, стоит столик, рядом с ним кробатос — ложе из черного дуба, инкрустированного блестящими бронзовыми пластинками. У изголовья кробатоса — светильник на треноге, около столика таз для умывания.
Вошли три служанки: одна поставила на столик ужин, вторая налила в светильник оливкового масла и зажгла его, третья принесла кувшин с водой и полотенце.
Сполоснув руки, Годейра отослала служанок, прилегла. Отломив корочку хлеба, она макнула его в вино, разжевала. Потом взяла кусок рыбы и стала есть. Голод, который она испытывала по пути домой, исчез. Рыба казалась невкусной, сыр пересоленным, и она отложила еду в сторону.
Поднявшись с ложа, подошла к окну, распахнула створки. Внизу перед нею раскинулся город. Кое–где светились огоньки. На холме, по ту сторону агоры — главной городской площади, высился храм. За храмом подковой опоясали его подножье жилища жриц. Вокруг агоры приземистые каменные помещения суда, гимнасия и торговые ряды.
Ниже все подножие холма застроено домами воительниц. Там живут наездницы —краса и гордость Фермоскиры. Их жилища построены из пиленого камня, многие из мрамора. У каждого дома конюшня, двор, помещение для служанок и рабынь. Эту часть города, утопающую в садах, зовут золотым ожерельем Фермоскиры.
Далее по равнине дома беднее: ломаные улочки тесны и грязны. Здесь живут гоплитки — пешие воительницы, стражи города и порядка.
Еще дадьше, до самого берега Фермодонта, раскиданы бедные лачуги рабынь. Рабыни обрабатывают поля и сады басилейи, строят дома, прядут пряжу, ткут полотна и делают всю тяжелую и черную работу. Жизнь рабыни унизительна и трудна —ее не считают за человека. Она просто тело—одушевленный рабочий инструмент. Амазонки так и говорят: «У меня на виноградниках работает сотня тел, трех нерадивых я убила». Или: «Что мне делать с каменоломнями— они требуют прорву тел. Рабыни мрут как мухи». Есть одна надежда в безотрадной жизни рабыни — стать метекой. За верность и безропотность ее могут сделать вольноотпущенной. Она будет пасти стада, ловить рыбу, а если судьба улыбнется ей, то станет она служанкой у госпожи...
... Вдруг царица вздрогнула. Гулко простучали копыта по мостовой, и через минуту на террасу поднялась служанка.
— Приехала Лота, и она просит впустить ее.
— Веди.
Лота вышла на террасу, вскинула руку в знак приветствия.
— Что?нибудь случилось? Почему ты одета по–дорожному?
— Я ездила искать тебя. Мы где?то разминулись.
— Садись, говори.
— Весь город возбужден, царица. В козлятник подкинули ребенка.
— О, боги! Летом — ребенка! Где он мог родиться?
— В том?то и дело.
— Может, рабыня?
— Девочке больше месяца. Рабыня не может скрыть беременность, не может месяц держать около себя ребенка. Он из богатого дома.
— Значит, кто?то из воительниц преступил завет.
— Не это меня беспокоит, царица. Гелона всем говорит, что девочка—дар богов. Моя мать подарила Мелете куклу. Дочка прятала ее в кормушке. Потом решила показать Кадмее. Но на месте восковой девочки лежала живая.
— Что ж... Такое чудо под силу только богам.
— Подумай лучше, Великая. Боги не дарят детей ни с того ни с сего. Жрицы говорят, что ее следует назвать дочерью Ипполиты. И тогда...
— Она будет царицей Фермоскиры?
— Да, Великая. Ее воспитают в храме. Богорожденную могут назвать царицей когда угодно. И ты...
— Мне несдобровать тогда. Но что я могу поделать, если боги захотели этого?
— А ты уверена, что этого захотели боги? Может, они ни при чем?
— Не кощунствуй, Лота,
— Подумай, подруга. Если бы боги решили подарить городу девочку, они положили бы ее только в храме и нигде более.
— Ты думаешь, она рождена смертной женщиной? Но кем, же?
— Я не знаю кем, но кому?то выгодно заменить ею тебя или твою дочь...
— Этого хочет только одна женщина в Фермоскире.
— Атосса. И только ей выгодно из этого порождения греха сделать святую.
— Но она могла бы положить ее в храм.
— Это опасно. Около священного наоса, у алтаря, днем и ночью стоят в карауле две воительницы, в храме постоянно ходят жрицы. Только двое могут решиться на такое: та, кто родила девочку, и та, кому нужно сделать из нее святую. Если об этом узнает кто?то третий — тайное станет явным. Мы, женщины, не любим хранить тайны. И поэтому ребенка положили в козлятник. Кто?то знал, что девочки играют с куклой, и воспользовался этим.
— Что же делать?
— Если бы я знала — не пришла бы к тебе среди ночи.
Годейра снова подошла к окну и долго молча стояла около него.
— Рассуди, Лота: только Священной нужно убрать меня с трона — с этим я могу согласиться. Но где она могла взять ребенка?