Оставшиеся в Тифлисе члены семьи тоже собирались переехать в Ленинград, но Амазасп Асатурович сначала должен был определиться с домашним имуществом. Поэтому родители задержались в Тифлисе на весь 1924 год. В течение целого года происходила интенсивная переписка между отцом и сыном. Эта переписка содержит много интересного.
Несмотря на август, Ленинград встретил брата и сестру неласковым солнцем и хмурыми свинцовыми тучами, обволакивающими небосвод.
Но, как известно, строгая Северная Пальмира не сразу завоёвывает своей холодной северной красой и очарованием, не сразу раскрывает свои нежные любвеобильные объятия, тем более для южан, привыкших к щедрому палящему солнцу. Требуется много времени, пока не приходит большая, глубокая и всеобъемлющая любовь и привязанность. Впоследствии они не только на всю жизнь полюбили этот город, но и передали свою любовь детям, внукам и правнукам.
Приехав в Ленинград, брат с сестрой остановились на Петроградской стороне, на Архиерейской улице, у знакомых Амазаспа Асатуровича — Адамянов. О. А. Адамян[40] в 1913 году вернулся из Германии и поселился в Санкт-Петербурге. Имел большую квартиру и в 1924 году две комнаты сдавал внаём. В одной из них поселился очень способный студент физико-математического факультета ЛГУ Артюша Атовмян, а в другой — Виктор и Гоарик Амбарцумяны. В квартире парила атмосфера полного взаимопонимания, дружбы и интеллигентности. Очень часто происходили полезные научные дискуссии.
Проблемы поступления на учёбу поглотили брата и сестру целиком. В те годы поступление в университет было затруднено — надо было или быть рабочим или иметь рабочее происхождение. А дети Амазаспа Асатуровича, естественно, такими преимуществами не обладали. Справедливости ради надо заметить, что это ограничение было не очень строгим и длилось недолго. Виктору посоветовали обратиться в Ленинградский педагогический институт имени А. И. Герцена, где ещё продолжался приём. Так он и сделал. Успешно сдал вступительные экзамены и поступил на физикоматематический факультет пединститута, где проучился полтора года. Математику сдавал самому Фихтенгольцу, который в то время был деканом физико-математического факультета.
Амбарцумян погрузился в занятия и не спешил явиться к пулковскому именитому астроному Костинскому, к которому он имел рекомендательное письмо от своего тифлисского учителя астрономии Судакова. Но отец требовал от него совершить этот визит.
Подробности визита к Костинскому Виктор изложил в письме отцу в Тифлис:
«Хотя Костинский мне назначил время от 11 до 4 часов дня, я выехал только в 3 часа дня. Без двадцати четыре я был на станции Александровской, а в 4 часа здесь уже темнеет. До Пулкова нужно было пройти 4,5 версты. По снегу в незнакомой местности я шёл в течение часа и, когда пришёл в Пулково, было совсем темно. Но Костинский принял меня чрезвычайно любезно, оставил меня у себя ночевать (я предварительно сказал Гоарик, что такой случай возможен) и утром показал мне всю обсерваторию. Вечером в день моего приезда директор обсерватории профессор Иванов делал доклад о своей поездке за границу, и я присутствовал на том докладе. Дело в следующем. С самого основания Пулковская обсерватория шла впереди всех других обсерваторий мира и с честью выполняла возложенную на неё роль астрономической столицы мира. Однако в конце прошлого века в Америке начали возникать обсерватории, оборудованные лучше, чем Пулковская, в отношении, главным образом, средств астрофизического исследования. Прекрасные условия наблюдения (отсутствие облачности, высота планет над горизонтом) быстро выдвигали эти обсерватории на первый план в ряде отделов астрофизики: например, Гарвардская обсерватория в области астрофотометрии и астрофотографии, обсерватория на горе Вильсон в области изучения Солнца и туманностей, Ликская обсерватория в области изучения планет и звёзд. Поэтому у покойного директора Пулковской обсерватории Баклунда возникла мысль открыть на юге отделения обсерватории, оборудованные по последнему слову инструментальной техники. Отделения, вначале с бедным оборудованием, были открыты в Симеизе (в Крыму) и Николаеве. За первые 4 года (1908–1912) своего существования эти отделения сразу выдвинули себя замечательными открытиями и научной продуктивностью. Прекрасные атмосферные условия только поощряли наблюдения, и в 1912 году в Англии были заказаны рефлектор с диаметром зеркала в 40 дюймов и астрограф с диаметром объектива в 41 дюйм. Такого астрографа ещё нигде в мире нет. Сейчас 40-дюймовый рефлектор, по словам Иванова, уже готов, а для астрографа установка, труба и другие части тоже готовы, остался лишь объектив.
40