Береза действительно сулила долгую зиму, пестрела листьями только снизу, вершина у нее стояла нетронуто-зеленой.
— Или вот много паутины на «бабье лето» летает… — продолжал поучать Гомзиков. — Это тоже к холодной зиме… И Томилиха мне сказывала — она примечает по пчелам, — говорит, матка уже перестала в улье яйца откладывать… А перед теплой зимой она еще и в сентябре кладет…
По всему выходило, что крысы не напрасно совершали набег на зерносушилку — чуяли приближение затяжной суровой зимы.
И Гомзиков не мог найти на них никакой управы. Они прогрызли дыру в полу, обходили хитроумные ловушки, избегали приманки в капканах. Плотники зашьют дыры брусом, крысы в другом месте прогрызут пол — и прямым ходом к мешкам с зерном. Все мешки распороты. Пшеничные дорожки тянулись до самых нор.
— Напасть, да и только, — разводил руками Гомзиков. — Они ведь повадились, так все подчистую сожрут… Ну-ка, представь себе, что плодятся через каждые три месяца, да рожают по десять-пятнадцать штук — армия, другого слова не подберешь… Все, все сожрут…
Тишка прислушивался, что творилось в помещении сушилки. Но там было тихо. Видать, армия призадумалась, почуяв появление кошек. Что там ни говори, но кошек было предостаточно — Тишка четыре раза бегал за ними в деревню, да двух котов принес с собой Гомзиков.
Утром кошки, жалобно мяуча, стабунились у порога и, когда Гомзиков открыл дверь, они напористо ринулись к выходу. Их невозможно было удержать.
Гомзиков включил свет, ощерившиеся крысы нехотя потянулись к норам. Зерно снова было рассыпано по всему полу.
— Ох, камень надо было прихватить… Я бы их камнем. — Славка, старший брат Тишки, был настроен воинственно.
— Да чего бы ты камнем сделал? — охладил его пыл Гомзиков. — Мы вон с Тишкой шесть кошек к ним подсадили — и то никакого толку. Видал, как рванули к выходу? Наверно, не одну эти крокодилы изувечили. Заметил, как зубы скалили? С такими не всякая кошка сладит.
Тишка жался к Гомзикову, а Славка не оробел, деловито исследовал дыры в полу, принюхиваясь, будто кот, суя в темные выгрызы пальцы, словно собираясь ухватить крысу за хвост и вытащить ее на белый свет.
— Травить надо! — убежденно заявил он.
Гомзиков усмехнулся:
— У меня, Славочка, в поле комбайны работают, я не могу их останавливать.
Ох уж этот Гомзиков! Он всегда так: сначала что-нибудь скажет, а потом начнет объяснять. В прошлый раз по-заячьи напетлял вокруг затяжной зимы. Теперь так же неясно крутит вокруг комбайнов.
— Так разве одно другому мешает? — не удержался Славик.
— А как же? — в свою очередь удивился Гомзиков. — Я фуражное зерно сушу, на корм скоту. Если яды в него попадут, то и скот отравиться может. Конечно, в незначительной дозе не страшно, но тут же, сами видели, что творится… Тут крысидом фукать и фукать у каждой дыры — их же армия… А фтористым натрием еще опаснее, чем крысидом… Куда ни кинь, везде клин… Одна надежда была на кошек.
— Может, еще раз попробуем? — предложил Тишка. — Вон у Егорихи кот такой злыдень, на собаку и то бросается.
— Давайте еще раз попробуем, — согласился Гомзиков и неожиданно засмеялся. — Я вот на сушилку бежал, так у Егорихина дома козу видел с рогатиной на шее. Как ни тянется между жердей — рогатина ее в огород не пускает… Вот и крыс бы нам так обхитрить.
Славик сразу задумался. Но Тишка-то братца знал — ничего ему путного в голову не придет. К Алику Макарову надо бежать. Уж если он беспроволочный телеграф изобретает, то и насчет крыс может чего-нибудь придумать.
У Алика голова варит.
Но и от кошек отказываться нельзя. Егорихин кот не зря в деревне прозван Агрессором. Уж он-то от крыс не отступит.
Но и Агрессор, к сожалению, сплоховал. Он сконфуженно встретил Гомзикова у порога сушилки. На носу у него запеклась кровь. Правое ухо безжизненно переломилось надвое. И когда Гомзиков включил свет, ощеренные крысы со вздыбленными загривками опять лениво потрусили к норам.
— Разбой среди бела дня, — только и сказал Гомзиков.
Алик Макаров даже не стал в сушилку и заходить.
— Я могу консультацию и отсюда дать.
— Едрена-матрена, да ты хоть посмотри, какие они дырищи выгрызли, — уговаривал его Славик. — Ты посмотри, какие потери от них колхоз несет…
— Я могу представить и без осмотра, — Алик достал из кармана расческу, взволнил ею «коровий» зализ, набриолиненный дома. Зубья у расчески подернулись жирным блеском.
На голоса вышел из сушилки Гомзиков.
— Что за шум, а драки нет? — спросил он, подозрительно оглядывая ребят. Они были как нахохленные воробьи: Славка рвался в помещение сушилки, чтобы в натуре продемонстрировать зазванному сюда башковитому гостю все, что высмотрел вчера сам, Алик же — в отутюженных брючках, в сверкающих глянцем ботиночках— высокомерничал, упирался и, как казалось Тишке, набивал себе цену.