– Дяденька Амбасатол поставил сигулочке ночку на голышко… Я сигулочку пгосила поставить, она не ставила, а дяденька Амбасатол пьисол и поставил!
– Стоп! – заорал Джон. – Еще и сигулочка?! Кто?! Что?!
– Снегурочка, – пояснил невозмутимо Пол. – Воспитательница.
– Уже трое?! – завопил Джон на грани истерики.
Пол выставил указательный палец. Поменял его на средний. Отчего-то смутился и вновь сменил на указательный.
– Одна, – пояснил он. – Едина в трех лицах. Или ипостасях, чтоб было понятней.
– Ага! – успокоился Джон. – Так вот. Амбасатол! Такое трудное слово! Четырехлетний ребенок! Не то что запомнить – выговорить трудно! Даже мне!
– Амбассадор, – поправил Пол. – Кстати, так называется и кафе напротив детсада.
– Тем более! – вновь забегал Джон вокруг стола. – Тем бо-ле-е!!! Девочка просто придумала некоего дяденьку! Прочитала вывеску, запомнила красивое слово и назвала им якобы преступника! А преступник-то… – торжествующе обвел он взглядом насторожившуюся троицу, – …она сама!
Все трое так и сели бы, если б уже не сидели.
– Ей четыре года… – простонал Пол.
– Ну и что? Мне сорок четыре! – фыркнул Джон.
– Мне тридцать пять! – подскочил Ринго, но закашлялся и снова сел.
– Ей всего четыре года, – четко и внятно уточнил Пол.
– Ах, да, – помрачнел Джон. – Она же вряд ли умеет читать! Жаль… Такая версия… Такая версия! – Он вновь закружил возле стола – уже не торжественно, а раздраженно-печально. – И самолет! Девочка не может сбить самолет! Или может? Что там с самолетом, кстати?! Что черные ящики?!
– Самолет сорвался в штопор, – стал отчитываться Джордж. – Ошибка пилотов, скорее всего. Все оборудование исправно. – Тут же поправился: – Было. До момента соприкосновения с землей. Так показывают записи черных ящиков.
– Что аудиодорожка?
– Вот тут самое интересное! Пилоты пели! Но каким-то образом записался и пассажирский салон… Микрофон они что ли в салон вынесли для смеху? – Джордж пожал плечами и сам засмеялся. Отсмеявшись, продолжил: – И вот… Пассажиры тоже пели, очень скверно, кстати, – тут Джорджа аж передернуло. – А перед самым ударом о землю кто-то из них сказал: «Амбассадор».
Над столом повисло плотное до осязания молчание. Всем даже захотелось его потрогать. Или лизнуть. Но все передумали. И тут неожиданно поднялся Ринго. Засмущался, закашлялся, покраснел. Но все же собрался и выпалил:
– Простите великодушно, но я осмелился… – он снова закашлялся, потом продолжил: – Пожалуйста, не сердитесь, но я проявил некоторую инициативу…
– Да не тяните вы, пожалуйста! – ругнулся Джон. – И не выражайтесь тут, как… как сапожник!
– Пожалуйста, – кивнул Ринго и тут же в ужасе сжал рот ладонью. – Простите… Я, как бы это выразиться, собрал воедино разрозненные кусочки фактов, показавшиеся мне идентичными в обоих случаях и осмелился объединить их в некое подобие… э-э… наживки, если будет позволено так это назвать.
Все молчали, только нетерпеливо ерзали, а правый ус Джона стал еще на шесть миллиметров короче. Видя, что никто его не перебивает, Ринго совсем успокоился и закончил:
– Я поставил на видном месте своего секретного агента с ногой на горле и назвал это место условно… э-э… Амбассадор.
На центральной площади города, на постаменте бывшего памятника некоему надоевшему вождю стоял человек в черных очках, плаще и шляпе с нелепо задранной ногой, ступня которой обосновалась на его же горле. Да и на чьем еще, собственно? На постаменте никого больше не было.
Зато вокруг… Вокруг шуршала, жужжала и шелестела пятьсотсемидесятидвухголовая толпа: «…а што? …а за што? …иш-ш-шь! …ж-ж-живой? …уж-ж-жас-с-с!»
И это были лишь остатки! Основная масса любопытных разошлась еще вчера к вечеру. Всю ночь простояли лишь девяносто восемь человек, к полудню восемнадцать из них ушли, зато до настоящего момента – пятнадцати тридцати восьми по Гринвичу – подошло еще ровно пятьсот человек и ушло восемь из уже вновь прибывших.
Как раз в пятнадцать тридцать восемь по Гринвичу к площади подлетела, вереща сиренами, «желтая подводная лодка».
– Всем стоять! Не двигаться! Руки за голову! Лечь лицом… вверх! – четырехголосо пролаяли ее невидимые динамики.