Предложил свадьбу? Да он совсем… Хотя нет. В принципе, неплохое с его стороны решение, если он не хотел кровопролития, если убрать сомнительный моральный аспект инцеста. Но один инцест явно лучше пять-шести тысяч трупов и пары сожженых городов.
— Эта была попытка решить все миром, Ода-сама? — впервые вижу ее в таком состоянии. Если бы был запах, сказал, что пьяна. Но, похоже, просто очень устала и задолбалась.
— Неа. Просто одному обнаглевшему мальчику перестало хватать крестьянок с самураями, и он решил получить все и сразу. — могу понять. Вернее, мог бы, если бы это было взаимно — Нобуна все-таки очень красивая девушка. — Ха. Этот молокосос серьезно решил, что может мне угрожать и ставить условия.
— В моей истории вы его разбили. — да и в целом рядом со следующими битвами вся эта возня за провинцию смотрится жалко. Но для нее это, как я понимаю, первая война.
— Разбила. И разобью. Просто… — она еще раз вздохнула. — Ладно, покажи, чего добился за эти дни в камере. — понятно, внезапный прилив открытости кончился так же резко, как и начался.
— Тут все известные мне события эпохи воюющих провинций… То есть еще на десять лет вперед. — спасибо вам, "Мистер С.", что так жутко гоняли по истории. И жалко, что я кроме нее нихрена толком и не выучил. Но такие преподаватели — вещь уникальная, так что грех жаловаться.
— Вот как… Молодец. Из твоих слов следует, что Кацуи мало того что родился мужчиной, но и стал генералом, причем лучшим. Расскажи об этом поподробнее.
— Сибата Кицуэ, он же Сибата-штурмовик, один из лучших генералов Ода Нобунаги, начал свою службу еще при сюго провинции, а позже перешел на службу вашему отцу, после его смерти поддержал вашего брата, так тот стал его сюз… — меня прервали кивком головы.
— Понятно. Видимо, в этом история расходится. — что? — Тот Сибата Кицуэ, про которого ты говоришь, погиб уже тринадцать лет назад, защищая моего отца во время крестьянского бунта. За это его единственная дочь была произведена в самурайское сословие, и стала личной слугой моего брата. Мы выросли вместе. — ого. Значит, мои знания все-таки не так уж и точны.
— А ваш брат… — я не удержался. У того ужаса должны были быть причины. И если искать их не в сюзерне, то где еще?
— Не слишком умерен в своих желаниях, как ты уже понял. — твою же мать. Если даже она, средневековая японка, признает это…
— Но… — я не сумел продолжить. Было чувство, что я хожу по очень тонкой грани. Все-же Набуна мне не просто начальство.
— Это его право. — так и хотелось спросить про ее реакцию на предложение свадьбы, но я сдержался. — Можешь идти.
Я, поклонившись, вышел из комнаты.
Сказать, что мне было тяжело удержать лицо, значит не сказать ничего. Не помню, как я добрался до своей комнаты, но рухнув на футоон молча схватился за лицо.
Я не был разочарован — я изначально не строил иллюзий на счет Набуны. Она хоть и прогрессивный, но средневековый житель. Производное от своего общества и своей цивилизации. Своей этической системы.
Не мне судить. Я пришел из другого времени, другого мира. Из сытого времени, в котором кольт всех уравнял, а "сильный подавляет слабого" сменило "все люди равны между собой". Здесь нет и не может быть ни естественных прав человека, ни конституции, ни просто нормальной для меня системы общественных отношений.
Мораль — продукт эволюции, и до привычной мне местным карабкаться еще около пятисот лет. Сквозь моря крови и великие открытия, ошибки, боль и кровь, постепенно становясь гуманнее.
Кто сказал, что естественно — это хорошо? Все естественное направлено только и исключительно на выживание. Это закон природы, порожденный жесткой конкуренцией и ограниченностью ресурсов.
Все, что есть в человеке хорошего — результат не естественного образования и работы над собой, сострадания и сочувствия. Все это порождения исскуственного достатка ресурсов, при котором исчезла необходимость грызть друг друга ради выживания.
Все это было у меня. Ничего этого не было и не могло быть у местных. Я не имею права их осуждать.
В обществе постоянно бушующих войн происходящее не может не быть нормой. Крайний консерватизм, жесткая вертикаль власти, вседозволенность и исключительное право на любые действия у вышестоящих к нижестоящим — все это лишь необходимость.
Так почему мне так плохо?
Я ведь почти подстроился. Это не мой мир, не мой монастырь, и я принял общий устав. Вам нужна моя жизнь? Вы можете ее забрать, если я нарушу такой закон и таким будет наказание. Вам нужны мои знания? Пожалуйста, берите, развивайтесь, я приложу все усилия, чтобы облегчить вам путь. Вам нужны мои глаза? Если цель того заслуживает — хорошо, не жалко.