Крайне заинтересованный Роман, потеряв остатки сна, живо принял сидячее положение и уставился на колышущуюся драпировку, за которой были видны только две пары босых, бестолково топчущихся ступней. «Не толкайся, кобыла здоровая!» — эта характерная реплика явно принадлежала Ольде. — «А ты подол не сдвигай и вниз не тяни — конечно, тогда у тебя получится длиннее!» — «Ничего я не тяну и не думаю! Ты лучше б сама не жульничала, а привстала бы на цыпочки…» — «Ага, разбежалась! Может, ещё и подпрыгнуть?» — «Нет-нет, уже не обязательно — и так видно, что твои штанишки короче моей вполне приличной юбки почти на полтора сантиметра!» — «Да? Не может быть… как же это? А-а-а, ты всё-таки смошенничала: вон сколько живота оголилось!» — за шатающейся перегородкой послышалась приличная возня, затем чувствительный шлепок, обиженный вскрик и снова возня, после чего разноцветное сооружение рухнуло, развалившись на две части. Раскрасневшиеся спорщицы предстали перед Романом вполне готовыми к агрессивным действиям. Их первой начала Ольда: изловчившись, она сорвала с Малинкиного лица платок, швырнула его куда-то за голову Романа, а сама поспешно забилась в уголок и выставила перед собой десять длинных, переливающихся перламутром ногтей. Однако у Младшей Королевны хватило ума не унижаться до заурядной коммунальной свары. Прикрыв ладошкой многострадальный нос, она демонстративно повернулась к мадемуазели Ласкэ спиной и стояла так до тех пор, пока сын Командора не отыскал и не подал ей учтиво белоснежный матерчатый треугольник. Одновременно он поторопился заверить обеих «амазонок», что всё время находился в самой настоящей летаргической отключке — ничего не слышал и уж тем более не подглядывал. «А я и не сомневалась! — подала из угла невозмутимую реплику мадемуазель Ласкэ. — Это только у некоторых больное воображение…»
Малинка ничего не ответила. Снова облачившись в самодельную полумаску, она кивком поблагодарила Романа и занялась восстановлением несколько порушенного интерьера салона гравикатера. Девушка тщательно привела в порядок ширму, после чего молча скрылась за ней со своей походной сумкой. Тогда Ольда на цыпочках переместилась поближе к молодому человеку и многозначительной мимикой известила его, что происшедшее не стоит принимать близко к сердцу. «Обычный принцесскин выпендрёж спросонья», — словесно добавила она гаденьким тоном. — «А вот и нет», — холодно ответствовали из-за расписной ткани, и вскоре оттуда вышла в походном наряде Младшая Королевна. Ковбойские брюки из кожзаменителя ей надеть всё-таки пришлось, но от свитерка она решительно отказалась, заменив его легкой курточкой, надетой поверх давешней спортивной майки. Вызывающе повжикав многочисленными «молниями», Малинка деловито поправила корону и с достоинством отправилась в кабину пилотов. Роман зачем-то дёрнулся вслед за ней, но тотчас снова сел на место, натолкнувшись на откровенно насмешливую улыбку Ольды. Его ещё раз поразила психическая устойчивость «девушек из Замка», способных после пережитой кошмарной ночки поцапаться из-за разницы вкусов и нарядов. Конечно, они выросли здесь и многое повидали, подумал он, и всё же трудно понять такую мгновенно вскипающую житейскую мелочность. Либо его, Романовы, нервы прилично сдали, либо женщины точно устроены непостижимо и несуразно.
Нервишки у молодого человека, конечно, пошаливали, но и в справедливости второго предположения ему пришлось убедиться, едва добравшись до цели, они всем гуртом переступили порог четвёртого «цветка». Располагался он на небольшой возвышенности, откуда хорошо просматривались главные подходы. Их встретила хозяйка станции улыбающаяся Злата Йоркова, и первое, на что все без исключения обратили внимание, — это её набухший, свекольного цвета нос. Кашель и слезящиеся глаза подтвердили, что налицо обычное для планеты простудное заболевание, которое, как оказалось, не лечилось медицинскими препаратами из принципа. «Нормальный человеческий организм должен сам себя успешно восстанавливать, тем более при такой пустяковой болячке», — чуть гнусаво сообщила Злата, поначалу обращаясь к Командору как к самому старшему. После этого она случайно глянула на Романа, медленно раскрыла рот, полный мелких, блестящих зубов, и вот тут-то всё и началось…
Остальная публика, в том числе и сама Младшая Королевна в повязочке, была Йорковой просто проигнорирована. С этой минуты Злата смотрела только на Романа, обращалась только к нему, а если требовалось что-то уточнить у неё самой, то приходилось опять-таки приглашать сына Командора, потому что на вопросы остальных Йоркова отвечала как-то невпопад. Зато Роману она выкладывала всё без запиночки и в самых мельчайших подробностях. Правда, и тут имелся известный недостаток: если, например, фон Хётцен-младший интересовался погодой за стенами малой станции, то следовало запастись терпением минут на двадцать-тридцать. Его любезно уводили в лабораторию, раскладывали перед ним температурные графики чуть ли не за два последних года, сообщали о среднем уровне атмосферных осадков опять-таки за это время; рассказывали обо всех природных аномалиях, свидетелем которых пришлось быть; прогнозировали на ближайшие месяцы некоторое устойчивое похолодание и подтверждали прогноз проверенными и перепроверенными расчётами, а также высказывали смелые догадки, с чем это связано… «Хорошо-хорошо, спасибо-спасибо, а всё же сколько градусов сегодня?» — «Где? Ах, да — извините, сейчас сбегаю, посмотрю…»
Казалось бы, после многочисленных знаков внимания со стороны Малинки и Ольды для молодого человека не было ничего нового в похожем поведении скромной служащей «цветка» № 4, однако с самого начала интерес и увлечение приняли какие-то гипертрофированные формы. В течение трёх суток Йоркова не отходила от Романа практически ни на шаг. Нет, она не заигрывала с ним, а без умолку говорила, говорила, говорила… Злата подробнейшим образом ознакомила сына Командора со своей астрономической работой и продемонстрировала великолепные цветные фотографии гигантской спиральной галактики и двух её эллиптических спутников, удалённых на расстояние в два с половиной миллиона световых лет. Красочность изображения впечатляла, чего не скажешь о новизне — даже далёкому от науки Роману было известно, что называлась эта система «Туманность Андроники», и что её строение было идентично строению их родной галактики. Сразу выяснилось, что это замечание он сделал напрасно: следующий час был потерян на механическое перемалывание и утрамбовку в голове длиннющей аргументации Йорковой, а также на безуспешные попытки улизнуть от неё под благовидным предлогом. Когда они не удались, пришлось прибегнуть к предлогу неблаговидному, то есть сослаться на внезапную резь в животе и поспешно укрыться в туалете, где Роман добросовестно простоял, глядя в потолок, минут пятнадцать. Как оказалось, этого было недостаточно. Выбравшись в коридор, он обнаружил неподалёку ожидавшую его Злату, еле удерживающую в руках охапку карт, таблиц и математических выкладок. Пришлось прийти на помощь и отнести всё это барахло в её личную жилую комнату…
Тут выяснилось, что за ними незаметно наблюдали, и вскоре в ту же комнату без всякого предлога заявились сначала Ольда, а потом и Малинка. Их обеспокоенность неожиданным появлением новой поклонницы была вполне понятной, тем более, что судя по внешним данным, ни о какой конкуренции и речи не могло идти. Всё портили даже не маленький рост или мелкие, крашеные кудряшки-завитушки цвета топлёного масла, а постоянно озабоченное выражение лунообразного лица, причём эта озабоченность прочитывалась исключительно однозначно: «Как бы не объегорили! Как бы не прогадать!» Крошечные, глубоко спрятанные глазки мышиного цвета, треугольный остренький носик и едва заметная шея ещё больше усиливали подобное впечатление. Казалось, всё это окончательно характеризовало Злату как типичную плебейку-трудягу, если бы не её манера неожиданно оборачиваться и словно бы ощупывать собеседника глазами постороннего человека. Во всяком случае, ни Младшей Королевне, ни мадемуазели Ласкэ эти взгляды не понравились — Роман никогда ещё не видел обеих девушек такими подчёркнуто серьёзными.
Девицы немного успокоились, увидев выслеженную парочку не за легкомысленными беседами, а за непонятной, но явно ответственной работой — Злата водила пальцем по разложенным на столе чертежам, Роман очень внимательно её слушал. Честно говоря, скука была страшная, однако приходилось терпеть, ибо отец велел к Йорковой хорошенько присмотреться — как-никак, а она до сих пор находилась вне поля зрения разведчиков.
Увы, ничего подозрительного пока не отмечалось, а дорогая сестрица никаких ориентировок на Злату не дала. Во время последнего сеанса связи она сообщила, что её группа благополучно вышла к берегу океана; что ей срочно требуется («…язык уже отсох повторять!») полный отчёт временного сканирования приборов малой станции № 3 («…давно уже могли бы передать по компьютеру… ленивцы!»), а также карт-бланш на оперативные действия любой степени риска. Все попытки Командора выяснить хоть что-нибудь конкретное не увенчались успехом, а после просто-таки издевательского требования Эльзы пойти и посмотреть, какого цвета у Мстислава конь, герр Густав в бешенстве прервал связь и выдал по адресу своей старшенькой нечто совершенно непечатное. Йоркова была охарактеризована значительно мягче, но выяснилось, что и она уже надоела папе до чёртиков…