Несомненно, точно такого же мнения придерживались и несколько сбитые с толку представительницы Династии. Они определённо не знали, как прервать бесконечные, унылые словоизвержения Златы. Тогда, в её комнате, ни Ольда, ни тем более Малинка не осмелились вмешаться в учёную беседу и, поймав успокаивающий взгляд Романа, тихонько удалились. Девицы надеялись пообщаться с сыном Командора за обедом… потом за ужином… потом после ужина, попеременно приглашая его на вечернюю прогулку… потом все планы были перенесены на следующее утро. Однако очередной завтрак прошел всё в том же занудном ключе: Йоркова немедленно встревала в любой разговор, к которому Роман имел малейшее отношение, и, не обращая ни на кого внимания, постепенно занимала в нем главную роль. Отец уже несколько раз обкусывал ноготь большого пальца; девушки откровенно начинали терять терпение и впервые готовы были объединиться против без передыху моловшей языком дамочки. И всё же её так и не осмелились резко оборвать — может быть, потому, что речь шла о делах, делах, делах… Но, возможно, и оттого, что мадемуазель Ласкэ, уже задравшая нос и готовая круто выступить, вдруг наткнулась на тот самый цепкий, хватающий взгляд Златы и как-то сразу потеряла весь свой кураж. Она даже обернулась к Младшей Королевне за поддержкой, но Малинка вообще находилась в полном унынии.
Из готовности Златы разглагольствовать на любые темы не мешало извлечь некоторую пользу для дела, и поэтому направление бесед было незаметно переведено на её собственную персону. Как и предполагал Роман, женщина много и охотно рассказывала о себе, мимоходом осветив причины своего пребывания в такой космической глуши. Разумеется, ими оказались сравнительно высокий по отношению к метрополии заработок и почти полная невозможность куда-либо его потратить! «В центре, не говоря уже о Столице, никакого состояния не скопишь, — сокрушённо вздыхала Злата. — Я не раз пробовала, но вся зарплата растекается моментально. Здесь же другое дело…»
Из прочих разговоров чуть ли ни единственно стоящим оказался не отраженный в досье тот факт, что в молодости Йоркова год проторчала в специальном колледже их родного Сектора, выпускники которого направлялись на дальнейшую учёбу в Академии различных силовых ведомств. Причины ухода были самыми прозаическими: банальное отчисление за неуспеваемость практически по всем дисциплинам. «А вот что у меня хорошо получалось, — улыбаясь, вспоминала Злата, — так это вести внешнее наблюдение, то есть работать "хвостом". Как ни странно, меня почему-то не замечали…» Судя по этой фразе, у неё было довольно-таки преувеличенное мнение о своей наружности.
Такой любопытной подробностью заинтересовался и Командор, решивший провести с Йорковой партию в поддавки. Разыгрывающим предстояло быть многострадальному сыну. Улучив удобный момент, Роман сообщил Злате, что один из сотрудников Базы подозревается в нелояльности к Системе. «В принципе, это не наша проблема, — небрежно добавил он, — однако запас карман не тянет. Что вы думаете о тех, кто рядом с вами работает?»
Реакция Златы на эту плохо замаскированную просьбу настучать на своих коллег оказалась весьма серьёзной: она надолго задумалась и впервые за двое суток молчала больше десяти минут. Затем женщина несколько раз провела пальцем по виску и доверительно сообщила молодому человеку, что под подозрением могут оказаться все лица без исключения. «Если за основу брать любое отклонение от привычного поведения, — солидно сказала она, — то нелояльной может считаться вся наша колония…» — «Прошу вас, поясните», — попросил сын Командора, с усилием изображая из себя тугодума, хотя отлично понимал, что «за основу» нужно брать как раз незаметность, полную похожесть на статистически безликого человека, а странностей — у кого их нет-то? Тем не менее, послушать Йоркову оказалось крайне занимательно.
«Народец здесь какой-то дёрганый, — сообщила она, — все суетятся, суетятся, словно через неделю наступит конец света! Вот Уэнди Шедуэлл, как и я, ведет самостоятельную тему, но смотрите, что же получается…»
Последовавшие далее точные, сугубо конкретные рассуждения могли оказать честь отчёту квалифицированного специалиста-оперативника, что выявляло у Златы не только способности мелкого филера-соглядатая. Обсудить с отцом её откровения было совершенно необходимо, однако далее ситуация начала приобретать почти комедийные оттенки.
Подговорив десантников устроить под вечер на вольном воздухе небольшой пикничок-мальчишник (с коньячком и старой водкою), фон Хётцен-младший отправился за старшим, а когда возвратился с ним, то обнаружил молчаливое кольцо проголодавшихся мужчин и в центре его — всё ту же неугомонную Злату, притащившую целую гору яств на огромном самодельном подносе с выгнутыми ручками. Их она не выпускала из рук и имела несколько испуганный вид, явно опасаясь, что ей не удастся сберечь угощения до появления Романа. Ошеломлённые родственнички не успели ничего возразить: их подхватили под локотки и почтительно усадили. После этого к младшему был решительно пододвинут поднос и сделан красноречивый жест ладошкой — мол, приступай…
Откровенно насмешливые взгляды шестерых десантников заставили Романа сильно покраснеть. Он растерялся до такой степени, что послушно поднес ко рту запечённую куриную ножку и с хрустом куснул. Кто-то отчётливо хихикнул, и это наконец заставило молодого человека скорректировать своё поведение и заняться дегустацией с видом знатока. Просмаковав нежное мясо, сын Командора значительно изрёк: «Прекрасно выпечено…» и принялся щедро оделять товарищей едой и принесёнными с собой напитками. Заметив огорчённые глаза Златы, он про себя искренне поразился: неужели она всерьёз считала, что он способен в одиночку столько слопать?
Роман прикинул, что женщина, раздосадованная таким поворотом дела, будет молчать дольше обычного, но зря — терпения у Йорковой хватило ровно на две с половиной минуты. Разрешив добрым молодцам из спецназа в тишине зажевать сорокапятиградусную янтарную жидкость, она принялась обстоятельно излагать изобретённые Иоганном Ладвиным способы изготовления вполне качественного спиртного из местных фруктовых плодов. Глядели при этом, разумеется, только на фон Хётцена-младшего и при малейшем его движении повторяли последнюю фразу дважды, словно именно ему необходимо было запомнить различия в процедуре перегонки для яблочной самогонки и для сливовой…
Командор терпел-терпел всю эту ерундистику, в подоплёке которой лежала совершенно ему не нужная перспектива солидной экономии энергии за счёт травмирования собственной пищеварительной системы, а затем, не слишком маскируясь, толкнул коленом своего лейтенанта. Гуннар сразу понял намёк и, сердито насупившись с устрашающим видом, медленно процедил: «Уважаемая, неужели вы думаете, что это нам так интересно?»
Здесь он погрешил против истины, ибо высокооплачиваемые десантники с любопытством слушали Йоркову, а некоторые даже шевелили губами, повторяя про себя названные цифры и пропорции. Злата вполне могла этим воспользоваться и, конечно же, воспользовалась. Уставившись неподвижным взглядом Роману в лоб, она произнесла для Гуннара длинный монолог, аргументированно опровергая его замечание. При этом в речи периодически делались ровные паузы, которые великодушно давали лейтенанту возможность превратить одиночное выступление в обоюдную творческую дискуссию с возможным вовлечением в неё всех прочих персон. Это офицера не прельщало, ибо при таком раскладе говорильня не только удлинялась, но и делалась абсолютно беспредметной. Правда, и его молчание мало что изменило. Доказав все мыслимые и немыслимые достоинства своей импровизированной лекции о натурпродуктах, Йоркова без промедления перешла ко второй её части и принялась методично агитировать общество за систематическое употребление природных овощей и фруктов, убеждая в полном их преимуществе над синтезированными. Попутно выяснилось, что у неё прямо за корпусом здания станции имеется небольшой огородик, который она в свободное от работы время всковыряла, взрыхлила и окучила самодельными лопатой, граблями и тяпкой. Тут же гостям было предложено отведать его дары: пупырчатые тёмно-зелёные огурчики, ядовито-красные пузатые томаты и не слишком хорошо промытую мелкую редиску. К слову сказать, и остальные овощи показались Роману довольно невзрачными, и пробовать их он вежливо отказался, равно как и Гуннар. Прочие же бравые парни решили подтвердить свою репутацию бесстрашных сорвиголов и, предварительно продезинфицировавшись водочкой, громко и вразнобой захряпали и захрустели. Злата осталась очень довольной, особенно когда кто-то снизошёл до не слишком внятной похвалы. Затем как-то сразу все загомонили и, к сожалению, осталась неустановленной некая малость закосевшая личность, потребовавшая продолжить сравнение. Мало того, ещё какой-то дурак предложил использовать в качестве беспристрастного арбитра сына Командора, что и было моментально утверждено хором нестройных голосов. Злата просияла и принялась смотреть Роману в нос. Слегка потрясённый сынок и вякнуть не успел, как парочка добровольцев быстренько сбегала и в столовую, и на опытный участок, и притащила всё, что требовалось для эксперимента. Не забыли, конечно, и запиваловку, для чего был выбран выдержанный коньячок…