Что противоположная Максимовой точка зрения существовала, видно хотя бы из слов экс-патриарха Пирра из знаменитого Диспута с ним и из ответа на них прп. Максима: «– Пирр: Что же, добродетели природны? – Максим: Да, природны... – П.: Если природные свойства присущи нам не от упражнения (аскезы), а от создания, а добродетель природна, то почему мы трудом и упражнением приобретаем добродетели, которые естественны? – М.: Упражнение (аскеза) и сопровождающие его труды изобретены любителями добродетели, только чтобы отделить обман, занесенный в душу ощущением (или: чувственным восприятием), а не для того, чтобы только теперь принести добродетели извне – ведь те, как сказано, вложены в нас с создания.[212] Поэтому, как только обман будет окончательно смыт, душа сразу же обнаруживает блеск природной добродетели».[213]
Вряд ли те, кто был недоволен словами свт. Григория, формулировали свою точку зрения так же четко, как Пирр в Диспуте. Однако в своей подвижнической жизни они, вероятно, так смотрели на телесное делание, что отсутствие упоминания о нем у свт. Григория их «задело за живое» настолько, что они не постеснялись даже слова святого отца назвать ущербными, подозревая, очевидно, его в оригенистском уклоне и пренебрежении телесной аскезой.
Что касается прп. Максима, то для его подхода к вопросу о соотношении телесных и душевных добродетелей, как видно уже по Главам о любви, характерно представление, что телесное делание и добродетели не являются самоценными, т. е. не могут рассматриваться как та добродетель, которая безусловно взыскуется Богом. Он говорит, что при определенных обстоятельствах (например, немощи) отсутствие телесных добродетелей прощается Богом. Иначе обстоит дело с душевными добродетелями, отсутствие которых «не будет иметь оправдания».[214] Именно душевные добродетели – любовь, долготерпение, милосердие, молитва, а не аскетические подвиги поста, спания на земле, бдения и т. п., являются конечным мерилом душевного устроения человека. К этой мысли прп. Максима следует прибавить и другую его мысль, о первенстве намерения или расположения души, с которым совершается то или иное делание – ради тщеславия или ради Бога.[215] Все это говорит о том, что он рассматривал телесное делание, с одной стороны, как зависящее от душевного расположения (так что, если оно неправильно, то такое делание не является добродетелью вообще), а с другой – служащим очищению разумной части души, которая, в свою очередь, и направляет это делание, и судит о нем.
В самом деле, уже в qu. dub. 130 (Declerck), отвечая на вопрос: «Предшествует ли созерцание деланию?», вопрос, очевидным образом «провокационный» по отношению к традиционной схеме «восхождения»: делание, созерцание, богословие,[216] – прп. Максим писал: «...двояк способ созерцания; один – определяющий то, что необходимо [делать] делателям, таковой предшествует деланию; другой же – осмысляющий делаемое, и таковой мыслится после делания».[217] Сходную и даже более рельефно выраженную мысль, подчеркивающую фундаментальное значение разума и созерцания в отношении делания, мы встречаем и в amb. 10, где прп. Максим говорит, что делание должно обязательно сочетаться с (и руководствоваться) разумом, а суждение о делании – обниматься созерцанием. Всякая любомудрая (т. е. философская) добродетель создается и сохраняется посредством этих двух – т. е. разума и созерцания, а через тело проявляется не всегда и не целиком.[218]
В этом же смысле, толкуя свт. Григория, прп. Максим в amb. 10 говорит, что именно разум – «седалище» добродетели, что преодолевший все плотское и мирское для причастия логосам, согласно которым существует всякая добродетель и ведение, в теле, в принципе, не нуждается [219] – последнее может стать средой проявления добродетельной души; на нем лишь напечатляются, притом не полностью, отблески добродетелей, являемые ради ближних (для помощи им или для их научения), и именно об этом говорит свт. Григорий Богослов.
212
Как пишет Ж.-К. Ларше (
213
214
215
См.: «...дела добрые... когда совершаются ради тщеславия, тогда перестают быть добрыми. Бог взыскует намерение всего свершаемого нами: делаем ли мы это ради Него, или по [какой] другой причине» (Ibid. 2. 35–36, цит. по изд.: Там же. С. 112).
216
Эта трехступенчатая схема встречается неоднократно и у самого прп. Максима (см., напр.:
219
См.: