Для прп. Максима философия, особенно та ее часть, которая именуется естественным созерцанием, имеет своею главной целью прехождение (διάβασις) через творение к Богу, и видение творения «в Боге», в частности, в Логосе. Конечно, такая задача не может считаться философской с секулярной точки зрения. Однако, легко заметить аналогичное «прехождение» к Богу (или Единому) у Плотина и некоторых других неоплатоников. Можно именовать такую практику «богословской»; однако, ясно, что некоторые мыслители, которых мы называем философами, занимались именно ею, равно как и некоторые философски мыслящие патристические авторы. Последние (прп. Максим величайший из них), конечно, отличаются от тех чисто (хотя совсем уж «чистые» случаи здесь редки) «богословствовавших» отцов, которые опираются только на Св. Писание и других таких же святых отцов. Как правильно назвать это отличие?
Назвать ли эту практику восхождения от творения к Творцу богословской или философской – дело терминологии. Однако, ясно, что для мыслителей поздней античности, как христианских, так и языческих, эта практика была весьма важна. Прп. Максим называл ее «философией» и подчеркивал, что эллины (то есть языческие греческие философы) преуспевали в ней так же, как иудеи в толковании Св. Писания.[250] Нет сомнений, что отношение прп. Максима к эллинской философии не было враждебным, и что он высоко ценил ее роль в интеллектуальной и духовной истории человечества, даже если и не соглашался с некоторыми взглядами языческих философов, как, например, с учением о вечности мира.
Из приведенной выше цитаты из amb. 10/17 видно, что он придавал естественной философии значение не меньшее, чем изучению Св. Писания, относительно которого, разумеется, уже трудно представить, чтобы кто-то сказал, что оно «по выбору» или менее важно, чем делание, хотя, безусловно, у всего есть свое место, которое нельзя абсолютизировать, – есть оно и у созерцания творений и Писания, – и это место мы еще должны будем определить.[251]
Факт тот, что прп. Максим уделял большое внимание как умозрению творения, так и рациональному доказательству философских положений, и его произведения изобилуют чисто философскими пассажами и в большой степени интегрируют философские знания, общие для христианской и языческой философии, само различие которых (коль скоро речь идет об учении, не опирающемся на Писание) становится как будто неуместным. Мы обратимся к этой проблеме – различения языческой и христианской философии – чуть позже, пока же отметим, что в написанных, вероятно, одновременно с Трудностями к Иоанну ер. 6 и 7, в которых прп. Максим полемизирует с крайними антиоригенистами (отрицавшими, судя по ер. 6, что душа бестелесна, а судя по ер. 7, наличие у души собственного действия, и утверждавшими, что она обусловлена в своем действии телом), он во многом опирался на наследие античной и неоплатонической философии,[252] воспринятое им либо непосредственно, либо через христианских авторов, в первую очередь Каппадокийцев, Евагрия, Немесия и Ареопагитики. В таком пересечении «христианской» и «языческой» философии, коль скоро речь идет о «природной философии» вне конфессиональных рамок, нет ничего удивительного. Интересно другое – в какой момент и на каком основании все же происходит отталкивание от «эллинского учения», имеющее принципиальное значение для понимания Трудностей к Иоанну.
Что такое отталкивание и спор с языческой философией имеет место, сомневаться не приходится. Сама полемика с оригенизмом, занимающая немалую часть Трудностей, по крайней мере в одном месте определяется прп. Максимом как спор с «эллинским учением»: «Потому, я полагаю, по справедливости достоин всяческого порицания тот, кто учит о предсуществовании душ, проповедует всецело неподвижную Энаду (единство) разумных [тварей]».[253] Мы не будем здесь вдаваться в суть этой мысли прп. Максима (она прокомментирована в соответствующем месте), отметим лишь, что он квалифицировал оригенистское учение об Энаде и предсуществовании покоившихся в ней душ, которое различными способами опровергает в Трудностях к Иоанну, особенно в amb. 7, как «эллинское» и для него неприемлемое.
251
В этом контексте хотелось бы высказать следующее предположение. Есть, очевидно, определенное различие между созерцательным аспектом естественной философии и ее рационально-полемическим аспектом. Последний, нам кажется, действительно может рассматриваться как необязательный. Прп. Максим прибегает в
252
О возможных источниках прп. Максима см.