При этих ее словах Бут счел нужным отвесить низкий поклон, скорее всего из учтивости, а мисс Мэтьюз после минутной заминки продолжала:
– Вы помните, как однажды в собранье между мной и мисс Джонсон вышел спор, кому из нас стоять в первой паре танцующих? Моим кавалером были тогда вы, а с нею танцевал молодой Уильямс. Не буду останавливаться на подробностях, хотя вы, наверное, их уже давно забыли. Достаточно сказать, что вы нашли мои притязания справедливыми, а Уильямс из малодушия не решился поддержать домогательства своей дамы, которую после этого едва уговорили танцевать с ним. Вы еще сказали тогда (я в точности запомнила ваши слова), что «ни за какие блага в мире не позволили бы себе оскорбить ни одной из присутствующих дам, однако, нисколько не опасаясь задеть кого-либо, считаете себя вправе утверждать, что в целой округе не сыскать такого собранья, на котором бы эта дама (а подразумевали вы вашу покорную слугу) была недостойна стоять впереди всех», и, «появись здесь даже первый герцог Англии, – сказали вы, – в тот момент, как эта дама, стоя в центре залы, объявила свой танец, я не позволил бы ему выступить со своей дамой впереди нее».
Эти слова были мне тем более приятны, что втайне я ненавидела мисс Джонсон. Хотите знать причину? Что ж, скажу вам откровенно: она была моей соперницей. Такое признание, возможно, вас удивит, ведь вы, я полагаю, не слыхали, чтобы кто-нибудь за мной ухаживал; и до того вечера мое сердце и впрямь оставалось совершенно равнодушным к кому бы то ни было на свете, но мисс Джонсон соперничала со мной красотой, нарядами, богатством и встречала восторг у окружающих. Мое ликование по случаю одержанной победы столь же трудно передать, как и мое восхищение человеком, которому я была главным образом ею обязана. Торжества моего, я полагаю, не могли не заметить все присутствующие, тем более, что я сама этого желала; что же касается другого чувства, то мне удалось так искусно скрыть его, что никто, я уверена, ни о чем и не заподозрил. Но вы казались мне в тот вечер ангелом. Я решительно всем была очарована – и тем, как вы смотрели, и как танцевали, и как говорили.
– Боже мой! – вскричал Бут, – мыслимо ли это? Вы столь щедро расточали мне незаслуженное внимание, а я-то, олух этакий, ничего не приметил?
– Поверьте, – ответила мисс Мэтьюз, – я старалась как могла, только бы вы ни о чем не догадались, и вместе с тем едва ли не ненавидела вас за то, что вы ничего не замечали. О, почему, мистер Бут, вы не оказались более проницательным? Я отвечу за вас сама – вы намного удачнее распорядились своими чувствами, полюбив женщину не в пример лучше меня и вскоре взяли ее в жены. Я должна была бы расспросить о ней – мне следовало начать с этого, но я недостойна заводить о ней речь, недостойна называть ее своей знакомой.
Заметив, что собеседница близка к новому взрыву отчаяния, Бут поторопился прервать ее просьбой рассказать ту часть истории, которая была ему совсем неизвестна, опустив все предшествующие события. Рассказ был продолжен следующим образом:
– Как вам известно, мистер Бут, я потом уехала из города в связи с кончиной бабушки, и случилось так, что вскоре после моего возвращения в отцовский дом в нашей округе разместили на постой несколько драгунских эскадронов. Среди тамошних офицеров был корнет с ненавистным мне именем Гебберс; имя это я не в силах была бы произнести, если бы не испытывала радость при мысли, что его больше нет в живых. Мой отец, будучи, как вам известно, горячим сторонником нынешнего правительства,[60] имел обыкновение приглашать к себе офицеров; не изменил он ему и на этот раз. В короткий срок этот корнет сумел расположить к себе бедного старика (думая о нем, я не могу удержаться от слез) столь необыкновенным образом, что едва ли не поселился у него и в своем эскадроне появлялся редко, разве только по настоянию командиров. Не стану распространяться о его наружности – она никак не может характеризовать человека; скажу лишь, что ни одна женщина не могла перед ним устоять. Природа явно постаралась облечь свое омерзительное творение в самую что ни на есть привлекательную оболочку. Сказать по правде, он был красивее всех мужчин, каких я когда-либо видела, за исключением только одного… Уверяю вас, я встретила и более красивого… право же…но… Помимо внешности все изобличало в нем джентльмена: он был обходителен, чрезвычайно благовоспитан, отменно говорил по-французски и чудо как танцевал, но особенно расположила к нему отца его склонность в музыке, которую, как вы знаете, этот добрейший человек любил без памяти. Вот только если бы мой отец не был так податлив на лесть; я часто слыхала, как Гебберс до небес превозносил игру отца, и видела, что эти похвалы доставляли старику необычайное удовольствие. Сказать по правде, это единственное, чем я могу объяснить из ряда вон выходящее расположение, которое мой отец питал к этому человеку, расположение столь сильное, что Гебберс стал членом нашей семьи.
60
Поскольку события романа отнесены к 1733 г., то, следовательно, речь может идти о кабинете Роберта Уолполла, бывшего премьер-министром с 1721 по 1742 г.; оппозиция критиковала его среди прочего за беззастенчивую практику подкупа и взяток и полную нравственную неразборчивость, а также и за то, что он держал самую большую армию в мирное время.