– Ваше величество…
– Амелия, я беспокоилась о вас, Мария Валерия – тоже. Я знаю, как сильно вы страдаете, как глубока ваша скорбь, однако вскоре вам придется вернуться ко двору.
– Ваше величество, я бесконечно благодарна вам за то, что навестили меня, – ответила растроганная молодая женщина. – Я не заслуживаю подобной доброты, нет, в самом деле, я ее недостойна…
Амелия растерянно взглянула на красивое лицо императрицы, отмеченное печатью глубокой меланхолии. В ее мрачном взгляде читалась терзавшая душу скорбь.
– Простите меня, ваше величество, – наконец произнесла она.
– За что мне следовало бы вас простить? За ваше намерение постричься в монахини, из-за которого впадает в уныние моя дорогая дочь?
– Ваше величество, я не могу ни остаться при дворе, ни уйти в монастырь, – призналась она. – Я хотела бы умереть, ведь отныне достойная уважения жизнь для меня невозможна. Вы понимаете? Я не знаю, к кому мне обратиться в сложившейся ситуации. – Амелия инстинктивно положила руку на живот.
Слова слетели с ее губ так, словно скрыть правду от единственного человека, способного понять ее и простить, не представлялось возможным.
– Думаю, я вас понимаю, – ответила императрица. – Или скорее так: юная Сисси из Поссенхофена поняла бы вас… Амелия, вы послушались своего сердца, забыли о бремени приличий и строгого воспитания, а рядом не было матери, которая нежно любила бы вас, которая дала бы вам совет. Я не могу вас осуждать. Но умереть в вашем возрасте… Нет! Именно это было бы, на мой взгляд, единственным вашим грехом. Ребенок, которого вы носите, должен придать вам мужества. Дорогая, я помогу вам, прошу вас, не плачьте…
– Спасибо, ваше величество, спасибо! – проговорила сквозь рыдания Амелия.
Она встала на колени и почтительно поцеловала руку своей госпожи.
– Поднимитесь, Амелия. Мы одни, а значит, можем избавиться от масок и не играть предписанные нам роли, – ласково произнесла императрица.
– Хорошо, ваше величество.
– Постигшая вас трагедия пробудила во мне тягостное воспоминание о первой потере, разбившей мне сердце. Мне было четырнадцать, я любила парня, который был чуть старше меня, – Рихарда, одного из придворных моего отца. Будучи мелкопоместным дворянином, он не мог претендовать на мою руку, но я мечтала о том, чтобы стать его женой, я по-настоящему любила его, Амелия. Увы, он умер от туберкулеза. Я была безутешна, я не понимала, почему судьба так жестока, не понимала, как может уйти из жизни юное создание, только начинавшее жить…
Баронесса понимающе кивнула; она была растрогана, глаза блестели от слез. Императрица пристально смотрела на пламя керосиновой лампы; на ее бледных губах играла едва заметная улыбка.
– Да, я хотела бы помочь вам, дорогая, поскольку знаю, как исстрадалась ваша душа. Вы покинете Австрию. Ребенок, которого вы носите, должен жить, в память о моей малышке Софи. Если бы вы знали, какую невыносимую боль испытывает мать, глядя на бездыханное тело своего ребенка… Я до сих пор чувствую себя виноватой в том, что взяла ее с собой в Венгрию. Ей было два года… А моя свекровь[2] твердила, что я убила собственную дочь.
За три проведенных при дворе года Амелия слышала о многом и знала о горестях государыни.
Ее величество заболела. Рождение Рудольфа сильно ослабило ее организм. Поговаривали, будто император изменял супруге, вновь вступая в связь с ветреными графинями, к которым частенько наведывался до брака.
– Возможно, наш род, род Виттельсбахов, проклят, – продолжила императрица. – Стоит мне подумать о Людвиге, моем горячо любимом кузене… Однако этим вечером мои мысли будут устремлены к вам, Амелия. Я так мало сплю… Завтра утром я придумаю, как вас спасти, защитить. Не теряйте надежды…
– Обещаю, ваше величество.
Фиакр катил вдоль набережной Сены, очень оживленной в это послеполуденное время. Пениш[3] спускался по реке, поверхность которой сверкала под лучами весеннего солнца. После бесконечной поездки в поезде Амелия открывала для себя Париж. Ее сопровождала одна из компаньонок императрицы, графиня Мария Фештетич, венгерка, как и Ида Ференци.
– Графиня, что за величественное сооружение возвышается там, на ближнем к нам берегу? – спросила молодая женщина.
– Дворец Лувр, баронесса, бывшая резиденция французских королей. Отель по улице Риволи, в котором мы поселимся, расположен недалеко. «Ле Мерис»[4] – заведение высокого уровня, там останавливается вся европейская знать.
– По правде говоря, меня смущает непривычная обстановка, – призналась Амелия. – Нужно столько всего увидеть!
3
Тип грузового речного судна, распространенный в основном в Бельгии, Нидерландах и Франции. (