не знаю, что именно, надо проверить опись… Но я уверен, что это прихватил Бруттино.
- Превосходно, - едко бросила Греттель, не сводя с дрожащего старика своего ртутного взгляда, - Значит, кроме америциевого ключа в руках у вашего бастарда еще кое-что. Что-то, что он вполне мог продать на черном рынке, например. Или, любопытства ради, испробовать на себе. Никто ведь толком не знает, что делается в голове у деревянных мальчишек, верно?
Старый «шарманщик» посерел под цвет ее лабораторного халата. Ганзелю даже показалось, что он вот-вот лишится чувств прямо в гостиной, шлепнувшись на пол окончательно испачкав пылью ковер. Но какая-то сила позволила папаше Арло остаться на ногах. Он умоляюще выставил перед собой тощие костистые руки:
- Ради человеческого генокода, святого и нерушимого, госпожа геноведьма! Я признаю свою вину. Я тысячу раз неправ в том, что не доверился вашим предупреждениям! Я ведь не геномаг, я всего лишь уличный «шарманщик», умеющий показывать грошовые фокусы.
Кажется, взгляд Греттель немного смягчился.
- Одно только то, что похитили у вас, может стать кошмаром всего Гунналанда. Но, как ни парадоксально, сейчас оно – наименьшее из наших бед. Главное – америциевый ключ. Если он окажется не в тех руках, этот кошмар мы будем вспоминать как божественное благословение!
- Я…
- Ступайте домой, папаша Арло. Хоть вы пошли против моей воли, я не откажу вам в помощи. Хотя и не уверена, что моя помощь окажется действенна. Слишком много времени упущено. Что еще вы хотите?
Старик мялся в прихожей, силясь что-то сказать. Под взглядом Греттель он серел и комкался, напоминая вылепленный в человеческую форму мох.
- Мой мальчик… Бруттино. Найдите его, умоляю. Но не причиняйте вреда. Он дорог мне. Есть у него сердце или нет, но мы навеки связаны с ним. Если я узнаю, что с ним что-нибудь случится…
- Идите домой, - звучно сказала Греттель, даже не повернув головы в его сторону, - Составьте опись пропавшего. И караульте свой проклятый камин. У вашего деревянного бастарда есть ключ. Но кроме ключа нужно и то, что он отпирает. Закройте все двери и шлюзы, не выходите из дома, не открывайте на стук. А теперь уходите. Сейчас же.
Папаша Арло без слов выскочил за дверь. После него остались лишь россыпи пыли на ковре прихожей. Россыпи, которые Ганзель некоторое время задумчиво созерцал. Греттель тоже молчала. В этом не было ничего странного – ей редко требовались слова.
Ганзель вспомнил про холодную индюшку, но не сделал и шага в сторону кухни. Аппетит отчего-то пропал начисто. Словно все неприятные мысли и предчувствия оказались в желудке и теперь неспешно там переваривались.
- Я собираю наш багаж, сестрица? – спросил он громко, чтобы привлечь ее блуждающее в неведомых мирах внимание, - Если поспешим, успеем добраться через три дня в Офир – при попутном ветре. Или даже в Сильдавию.
- Что? – ее глаза заморгали.
- Время паковать вещи. Я не знаю, что ты натворила в этот раз, но отчего-то испытываю нестерпимое желание полюбоваться шпилями Вальтербурга с предельного расстояния.
- Интересное желание, - без всякого выражения обронила она.
- Нам столько раз приходилось бежать из города в город, из одного королевства в другое, что это стало рефлексом, - пояснил Ганзель, - И в этот раз, мне чудится, уже время затягивать походные сапоги. Ну или ты можешь убедить меня в том, что я не прав.
- Ты прав, братец. Этот город в любой момент может стать крайне неудачным местом.
- Тогда чего мы ждем? Бросим дом, к которому привыкли, скарб, который заработали годами работы, привычки, которыми успели обрасти – и бежим сломя голову к городским воротам!
Злости в его голосе было достаточно, чтоб растопить вечно окружавший Греттель лед. И на миг из-под равнодушной личины геноведьмы выглянуло совсем другое лицо – растерянной девочки, быстро моргающей большими прозрачными глазами.
- Не успеем, - сказала эта девочка, беспомощно качая головой, - Пройдет не меньше трех дней, прежде чем мы покинем королевство Гунналанд. А если ветер будет в нашу сторону…
- Хорошо. Мы остаемся. Тогда будь любезна объяснить мне, свидетелем чего я стал.
Она взглянула ему прямо в глаза. И хоть взгляд Греттель был ему знаком, тело рефлекторно дернулось. Не каждому по силам выдержать взгляд геноведьмы.
- Свидетелем глупости, братец. А еще – недальновидности, самонадеянности, тщеславия и беспринципности.
- Ого. Богатый багаж, как для старого «шарманщика».
- При чем тут папаша Арло? Я говорю про себя. А он виновен лишь в том, что слишком человек. Это простительный грех.