Хотя Америго так и не освоил толком латынь, его отношения с Джорджио Антонио позволили ему познакомиться с некоторыми известными покровителями литературы и авторами, писавшими на родном языке. Когда Пьеро Веспуччи был в Пизе, то обратился к Америго с просьбой найти ему Ливия в переводе и Данте, а также просил «взаймы» поэтические сборники Луиджи Пульчи и дель Франко. Америго воображал себя поэтом и поэтому писал стихи – они не сохранились – потенциальным покровителям. И, подобно всем флорентийцам, он хорошо знал народную литературу своего города. Как мы увидим позднее, цитаты из Петрарки и Данте легко приходили ему на память в течение всей его жизни, даже посреди океана.
Можно сделать уверенный (насколько это вообще возможно в подобных случаях) вывод, что неформальный курс обучения, который он прошел под руководством своего дяди, включал в себя и начатки космографии. Согласно более поздним воспоминаниям самого Веспуччи, Лоренцо ди Пьерфранческо де Медичи, у которого был тот же тьютор, понимал «кое-что в космографии»[40]. Предмет этот был модным во Флоренции по меньшей мере с 1397 года, когда Мануил Хрисолор приехал в город, чтобы учить греческому, и привез с собой «Географию» Птолемея[41]. Когда ее перевод на латынь был завершен, каждый уважающий себя человек прочитал эту книгу. У Джорджио Антонио Веспуччи имелся свой экземпляр, вероятно, переписанный им собственноручно[42]. В текстах Америго есть по меньшей мере дюжина отсылок к книге[43]. Птолемей заложил в голову Америго некоторые из ключевых идей, помогавших ему впоследствии постигать мир, который он исследовал: его предположительно идеальную сферичность, размеры (24 тыс. миль по экватору)[44]; возможность представления на карте с помощью сетки из линий, разделяемых на широты и долготы.
Изучение географии было частью гуманитарного образования. Новое открытие древних текстов подогрело к ней интерес. Особую значимость во Флоренции имела «География» Страбона, которая вызвала новые споры относительно размера Земли и существования неведомых прежде континентов. Идеи Страбона получили широкое распространение со времени Церковного Собора, состоявшегося во Флоренции в 1439 году, на котором ученые мужи встретились для того, чтобы обменяться последними открытиями в космографии и обсудить новые трактаты по истории церкви. Полный перевод «Географии» на латынь стал доступен с 1458 года, а напечатан был в 1469 году. Джорджио Антонио имел свой экземпляр[45]. «Не исключено, – размышлял Страбон, – что в зоне умеренного климата существуют два обитаемых мира, а может быть и больше, особенно на широте Афин в сторону Атлантического океана». В контексте общего направления мыслей Страбона это замечание звучит иронично, но иронию очень трудно уловить, и многие читатели 15-го века воспринимали пассаж буквально. Атлантика казалась достойной того, чтобы искать там новые миры и неизвестные континенты. Классическая география тоже не исключала, что если мореплаватели сумеют пересечь необозримую Атлантику, то «мы сможем пройти морем от Иберии до Индии вдоль одной параллели». Паоло дель Поццо Тосканелли, «брат» Джорджио Антонио по флорентийской «семье Платона», был известным поборником – возможно, что и автором – теории, согласно которой достичь Азии можно было по западному маршруту (стр. 105). Идеи, подвигнувшие Колумба на пересечение Атлантики, обсуждались в кругах, где Америго вращался в молодости. Знакомство с Тосканелли стало первой из общих у него с Колумбом связей. Еще при жизни мореплавателей эти ниточки будут множиться и уже после смерти сплетут их репутации в единый клубок.
Этическое образование Америго оставило некоторые свидетельства – не столько в его поведении, которое бывало неприятным или даже мерзким, что могло диктоваться жизненными обстоятельствами, – но в виде записной книжки (хранится в библиотеке Флоренции), бо́льшая часть записей в которой, очевидно, сделана его собственной рукой[46]. Можно, конечно, сомневаться в авторстве, хотя заключительная запись, сделанная тем же почерком, гласит: «Америго, сын Настажио Веспуччи, пишет эту маленькую книжку». Будучи молодым человеком, Америго заносит в нее принципы поведения, меткие изречения и советы: «книга сентенций», каковое название этот жанр имел в то время. В единственном сохранившемся письме времен его молодости, адресованном отцу, Америго пишет о ней, как о собрании его советов: «Я заношу в нее, – пишет он – правила поведения [regula] – на латыни, с вашего позволения (скромно добавляет он в скобках), чтобы по моем возвращении я мог показать вам эту книжицу, в которой эти правила собраны “с вами сказанного”»[47].
41
K. Lipponcott, ‘The Art of Cartography in Fifteenth-century Florence’, in M. Mallett ana N.S. Mann, eds,
43
S. Gentile, ‘L’ambiente umanistico fiorentino e lo studio della geografia nel sceolo XV’, in L. Formisano et al.,
44
Все измерения того времени были приблизительными и нет согласованных стандартов сравнения. Птолемей предположительно думал в римских милях, которые никогда не приводились к стандарту; насколько можно судить, сравнивая расчеты современников для одинаковых расстояний в различных системах измерения, римская миля была немного длиннее кастильской и намного короче португальской – примерно 1500, 1400 и 2000, соответственно. См. A. Szászdi Nagy,