После завтрака Том отвез меня в местную среднюю школу, где пятиклассники, изучавшие русский язык, хотели послушать о моей экспедиции. Эти дети мало отличались от наших, и русский язык знали они не лучше, чем наши английский. Но они не знали голода так, как знают многие наши дети.
Прошлой зимой в Санкт-Петербурге ехал я на метро от площади Мужества до проспекта Ветеранов. Напротив сидела мама с двенадцатилетним сыном, которому она поручила держать буханку серого хлеба. Начал он ее с хрустящей корочки и за полчаса езды до своей остановки успел уплести половину. Как же, наверное, голодно ему было, если серый хлеб за печенье шел!
Такого эти американские детки не знали, и не дай Бог, чтобы узнали. Их учительница написала в моем дневнике: «Дорогой Анатолий, нам повезло, что Вы навестили нашу школу и особенно наш класс. Дети долго будут помнить вашу миссию и те знания, которыми вы с ними поделились. Благополучного вам пути».
Дети нарисовали в моем альбоме свою школу и себя толпой на проходившем здесь прошлой осенью Тыквенном фестивале. Вручили они мне также пачку конвертов с марками и своим адресом, попросили писать. Я даже сподобился пару раз отправить им с дороги открытки.
Первая национальная дорога
21 марта
Жалко было покидать гостеприимный дом Тома с обогреваемой водяной кроватью, которой я научился пользоваться. Пора было расстаться с джакузи, свежими журналами и обильными завтраками. Но каждое гостеприимство имеет свои пределы, ведь мое присутствие выбило хозяев из привычной рутины. В общем, пора и честь знать.
Снег еще порошил глаза, выбивая слезу, ветер западный – в лицо, проселочные дороги безлюдны. Фермеры не много ездят в такую холодную пору, которая в этом году затянулась. Двигался я в город Квакер-Сити, где надеялся навестить квакерский колледж, но тот оказался закрыт на весенние каникулы. При разговоре с дворником я поинтересовался, отчего именно здесь был основан колледж, и он рассказал прелюбопытнейшую историю об этих краях.
Во время Войны за независимость большинство индейских племен выступало на стороне англичан, которые запрещали белым поселенцам заселять территории западнее Аллегэйнских гор в Пенсильвании. Когда, в конечном счете, 13 бывших колоний обрели независимость, племена ирокезов вынуждены были бежать от новоявленных американцев в Канаду, оставшуюся под британским протекторатом.
Но не все индейцы вышли на «тропу войны», племя пенсильванских делаваров решило креститься и перейти в квакерскую религию, основанную на идее отказа от войны и непротивления насилию. В 1771 году они подчинились уговорам немецких миссионеров и переселились в эти края, основав деревеньку Нэденхутен. Выбросив томагавки, луки и ружья, разводили лошадей и скот, пахали землю и готовы были подставить правую щеку, если ударили их по левой. Но американцы не верили в их благие намерения, считая, что они просто затаились, чтобы ударить когда-нибудь в спину.
В марте 1782 года отряд народной милиции под командой полковника Дэвида Вильямсона ворвался в эту деревню и согнал ее обитателей в церковь, чтобы те смогли перед смертью помолиться. Все 90 человек, включая детей и женщин, после молитвы были вырезаны.
Вскоре их некрещеные родственники из племени алгонкинов сподобились пленить полковника Вильяма Кроуфорда, который никакого отношения к этому преступлению не имел, а замещал Вильямсона, будучи начальником того самого преступного милицейского отряда. Они привязали его к колу на длинной веревке и разожгли вокруг костер. Перед тем они обрезали ему уши и гениталии, головешками проткнули кожу, а еще прожгли ее порохом, стреляя вплотную холостыми патронами.
Вильяму еще повезло – его так ненавидели и не уважали, что позволили показать свое геройство под пытками всего пару часов. Чем больше респекта имели индейцы к своему противнику, тем дольше они его истязали, давая при этом ему возможность проявить мужество.
Комендант французской крепости на озере Гурон Анту ан Кадиллак оставил в конце XVII века описание варварского обычая казни пленников, попавших в руки ирокезов: «Женщина приводит пленника к себе в вигвам, натирает его благовониями, кормит и уговаривает быть мужественным перед предстоящей казнью. Неожиданно ее женственность трансформируется в ярость, и она призывает тени сына, мужа или отца, погибших от рук врагов. Она кричит: «Приди, мой сын, сегодня у нас в твою честь пир с жареным мясом, прими в жертву этого мужественного воина. Радуйся, сын, его мы поджарим, вырвав перед тем гениталии, мы будем пить из его черепа, сняв прежде скальп».