За ночь подвалило изрядно снега, но ехать все-таки было можно. Я решил остановиться в Зейнсвилле, где находился Музей первой национальной дороги. Надо было успеть до его закрытия. Музей был посвящен постройке первой в стране мощеной дороги, соединившей к 1840 году столицу США с удаленным на 1000 километров городом Вандалиа, что в штате Иллинойс. Была она шириной 21 метр и послужила прообразом современных дорог Америки. Что-то типа нашего Владимирского тракта.
За пару километров до музея пришлось свернуть в объезд – мост оказался на ремонте. Получился крюк километров в восемь, и когда я приехал к музею, тот уже закрывался. Директор Алэн Кинг опускал флаг с флагштока, но, узнав, что я еду на телеге по этой самой национальной дороге, он позвонил на местное телевидение, а до приезда телевизионщиков позволил посмотреть экспозицию.
Наибольший интерес для меня представляла коллекция типов сбруи, использовавшейся для запряжки лошадей в прошлом веке. В огромные телеги – прообразы современных грузовиков – загружалось несколько тонн груза и перевозилось шестеркой лошадей на сотни километров по этой самой дороге. Тормозными колодками служили подошвы старых башмаков. Теперь-то мне стало понятно, откуда взялось выражение – «тормозной башмак».
Половина экспозиции была посвящена памяти знаменитого в первой половине этого века новеллиста Зейна Грэя. В честь его предков и был назван город Зейнсвилль. Здесь он родился и несколько лет работал дантистом. Но захватила Грэя жажда писательства и славы, для чего он и переехал в Голливуд. Там он написал более ста новелл о завоевании Дикого Запада пионерами-поселенцами. Эти его придумки послужили сценариями вестернов – фильмов о бесстрашных ковбоях, сражавшихся за свое место под солнцем прерий. Воплощением ковбоев на экранах и самым знаменитым актером той поры был Джон Уэйн, портреты которого висят в домах многих американцев, рядом с портретами Джорджа Вашингтона и Авраама Линкольна, наиболее почитаемых президентов США.
Образ высокого, сильного, справедливого, но подчас сентиментального американца англосаксонского типа благодаря Уэйну вошел в сознание американцев, да и жителей других стран, где эти фильмы до сих пор пользуются успехом. Несомненно, что отнюдь не все американцы были такими. Многие были даже значительно хуже, чем герои Уэйна. У нас-то главный герой – Иванушка-дурачок, который, в принципе, умный, но прикидывается. А богатырь наш былинный – Илья Муромец, до тридцати трех лет (возраста распятого Христа) на печке проспавший, а потом решивший, что настала пора Родину спасать.
Когда этот образ ковбоя приелся, кудесники голливудских киностудий решили сделать героями Америки тех, с которыми когда-то сражались на экранах ковбои и солдаты в голубых мундирах. Во второй половине этого века воплощением геройства и природной справедливости стали индейцы и негры, а белые поселенцы превратились в жадных и трусливых подонков.
Ревизия ценностей, получившая название «политической корректности», дошла до такой степени, что из школьных библиотек стали изымать книги, где негры назывались неграми. Теперь их нужно было называть «американцами африканского происхождения». Запрещена была в школьных библиотеках книга «Хижина дяди Тома», в которой негры не боролись за равноправие, а тяжко работали на плантациях. Подверглись остракизму даже «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна», где негры назывались неграми, и хотя бежали с плантаций, но подчинялись сопливым белым мальчишкам, а индейцы были показаны пьяницами и разбойниками.
Несколько лет назад я смотрел фильм «Приключения Робинзона Крузо» в новой интерпретации. Там слуга Робинзона Пятница восстает против хозяина и сжигает их общий дом, вероятно в надежде построить роскошную хижину. Фильм заканчивается тем, что Робинзон ложится на землю, и Пятница ставит ногу ему на голову – историческая справедливость восторжествовала: «Мы не рабы, рабы не мы». Такое извращение истории и литературы приносит больше вреда, чем пользы в залечивании ран расовой дискриминации.
По приезде в музей репортера восемнадцатого канала телевидения я привязал Ваню посредине лужайки к флагштоку. Во время интервью он, стоя в упряжке, похрупывал сеном. Но вдруг произошло что-то странное – лошадь повалилась на правый бок, ломая оглобли и издавая паническое ржание. Я бегу к Ване и, рискуя в любую секунду получить в лоб копытом, перерезаю постромки. Дрожащая от страха лошадь наконец-то встает на ноги, а оператор продолжает снимать такие замечательные для него кадры.