Примерно за 200 долларов мисс Аида Грю может сделать из вас нового человека. Так как я всегда был склонен к самосовершенствованию, то решил посетить «Олимп — курорт для мужчин» и отдать себя в руки мисс Грю. Положение сперва казалось безнадежным, но ее «штаб» решил все‑таки испробовать все средства.
Меня уложили на операционный стол, и дипломированный хиропрактор принялся трудиться над моей физиономией. Он наносил легкие удары по моим щекам снизу вверх и массировал скулы. Мне пояснили, что мужчины никогда не тренируют свои лицевые мускулы и поэтому они такие дряблые и вялые. Даже если вы пройдете пешком 50 миль, это ничуть не отразится на мускулатуре вашего лица…
Но вот хиропрактор закончил возню со мной, и его помощник начал очищать поры кожи на лице. Моя физиономия пылала, морщины стали исчезать, и когда я взглянул в зеркало, то увидел уставившегося на меня тринадцатилетнего мальчика.
Тут вошла женщина–йог и заставила меня полчаса простоять на голове. Сменивший ее парикмахер 15 минут изучал мою макушку. Наконец он принял решение и с осторожностью хирурга занялся стрижкой. Затем он взялся за брови и придал каждой из них вид, подходящий к стилю моей прически.
Затем наступила пора обучиться хорошим манерам. В комнате появилась еще одна юная леди. Она пришла в ужас от моей «стойки» и походки, и ей совсем не понравилась моя манера держать руки и садиться в кресло. На протяжении целого часа мы практиковались, как вставать и садиться. Вы, конечно, можете себе представить, как я был возбужден и как стремился быстрее вернуться в отель, где мы остановились, и доложить жене о всем испытанном.
Когда же я открыл дверь, она пронзительно завопила:
— Вон! Вы ошиблись дверью!
— Это же я, твой муж! — крикнул я.
— Боже, что они сделали с тобой?
— Они сделали меня похожим па Кэри Гранта.
— Мне нравился ты, каким был.
— Ты, конечно, лучше разбираешься в этом, — сказал я, — но теперь уже слишком поздно для возврата к старому.
Остальное время в Калифорнии мы жили как чужие. Она говорила, что я выгляжу слишком юным для нее. К счастью, когда мы улетали в Вашингтон, уже в аэропорту Лос–Анджелеса мое лицо начало вновь покрываться морщинами, и я стал возвращаться к своему обычному облику.
Впервые за неделю жена расхохоталась.
— Что смешного? — спросил я.
— Одна из твоих бровей опустилась!
ЧЕРТ ПОПУТАЛ!
Любой из нас готов оправдать нарушение своей диеты. Что же касается меня, то могу сказать по личному опыту, что именно черт ответствен за каждое прегрешение в любой диете, которую я старался соблюдать.
Вот как это получается. Я способен придерживаться какого угодно режима — причуды данного месяца, но лишь до 11 часов ночи. А тут жена просит меня проверить, все ли двери в доме закрыты. К несчастью, это относится и к двери из кухни на черный ход.
Прихожу в кухню, а там восседает собственной персоной черт. Выглядит он совсем не так, как его изображают в книжках. Нет никаких рогов и хвоста. Это весьма симпатичный парень небольшого роста, пухленький, с круглым красноватым лицом, одетый в голубой домашний костюм из хлопчатобумажной ткани. Я всегда стараюсь его игнорировать, но он из тех типов, что сразу же вступают в разговор, хотите вы этого или не хотите. Он может сказать:
— Когда ты проверял дверь в кухню, почему не заглянул в холодильник?
— А почему я должен заглядывать в холодильник?
— Чтобы проверить, горит ли там лампочка, — отвечает он невинным голосом.
Я открываю холодильник.
— Свет есть! — говорю я.
— О! Я видел, что твоя жена купила сегодня чудесный сыр. Быось об заклад, что он очень вкусен с черным хлебом.
— У нас, умник, нет черного хлеба.
— Посмотри‑ка на третьей полке.
Смотрю на третью полку, а там и впрямь лежит буханка черного хлеба.
— Ничего не хочу! Я на диете, — решительно заявляю я.
— Ну и что ж. А мне нельзя предложить? Хорош хозяин.
Достаю черный хлеб и сыр.
— Не забудь масло и горчицу, — говорит он, растянув в ухмылке рот до ушей.
Делаю бутерброд с сыром и сую ему.
— А ты не присоединишься ко мне? — спрашивает он. — Терпеть не могу есть в одиночестве.
— Придется, пожалуй, отведать и мне.
Он протягивает мне свой бутерброд:
— Держи, я сделаю себе сам. Знаешь ли ты, что очень идет к такому бутерброду?
— Что? — спрашиваю я, усаживаясь против него.