В книге «Вне контроля» Бжезинский заявил, что «если Америка желает контролировать мир — а она этого желает, тогда она должна установить главенство над Евразией, особенно над ее “западной периферией” — Европой и над ее сердцевиной — Россией, а также над Ближним Востоком и Центральной Азией, и имеющимися там запасами углеводородов»[35].
Такую позицию разделяет и бывший госсекретарь и советник президента по национальной безопасности США Г. Киссинджер. Он пишет, что «геополитически Америка представляет собой остров между берегами гигантской Евразии, чьи ресурсы и население в огромной степени превосходят имеющиеся в Соединенных Штатах. Господство какой-либо одной державы над любым из составляющих Евразию континентов: Европой или Азией — все еще остается критерием стратегической опасности для Америки». Он уточняет: «Такого рода перегруппировка стран смогла бы превзойти Америку в экономическом и в военном отношении. Недопущение такого поворота событий — одна из важнейших целей американской внешней политики»[36]. Как видим, эти идеи целиком укладываются в теории Макиндера и Спайкмена.
Явные параллели с идеями классиков геополитики видны в работе «Ядерное оружие и внешняя политика» — первой книге тогда еще молодого Киссинджера: «Ограниченные боевые действия являются единственным способом без больших потерь предотвратить захват периферийных территорий Евразии советским блоком. Особенно потому, что Советский Союз как континентальная держава обладает “внутренними линиями коммуникаций”, позволяющими ему собрать значительные силы в любой точке его периферии»[37]. Здесь очевидно созвучие с классическим предостережением британского теоретика: обладание Хартлендом позволяет наносить удары в любом направлении.
Таким образом, с геополитической точки зрения Россия неудобна для США не в силу сиюминутных соображений, основанных на существующей конъюнктуре и идеологической ситуации, а исходя из фундаментальных фактов ее истории и географии. Имперская, социалистическая или современная демократическая Россия в равной степени мыслится американской элитой как геополитическая мишень номер один. Этот тезис является одним из лейтмотивов работ классиков западной геополитики. По меткому замечанию Алена де Бенуа, одного из авторитетных критиков американской геополитической теории, «если отбросить в сторону риторику, превалировавшую в эпоху холодной войны <…> проклятия в адрес коммунизма часто маскировали враждебность по отношению к России, появившуюся задолго до большевистской революции и не исчезнувшую после краха советского блока».
Евразия представляется Вашингтону в виде шахматной доски, на которой ведется борьба за мировое господство. Контроль над Евразией автоматически влечет за собой подчинение Африки. Все это, в понимании американских политиков, предопределяет Евразию как сосредоточение геополитических интересов США. В самом деле, значение «мирового острова» сегодня очевидно как никогда.
По мнению Бжезинского, «роль Америки как единственной сверхдержавы мирового масштаба диктует сейчас необходимость выработать целостную и ясную стратегию в отношении Евразии»[38]. Сначала Соединенные Штаты должны закрепить в Евразии геополитический плюрализм. На первом этапе — посредством дипломатического маневрирования, исключающего образование враждебных США коалиций. На втором этапе установления контроля над Евразией у Вашингтона должны появиться стратегически приемлемые партнеры, с помощью которых можно создать трансъевразийскую систему безопасности, объединяющую как можно большее число стран и закрепляющую американское глобальное лидерство. При этом стратегической задачей Вашингтона является создание условий, при которых ни одно государство или группа государств Евразии не создали бы потенциал, необходимый для вытеснения Америки либо даже ослабления ее ведущих позиций на евразийском континенте.
Реализация американских геополитических подходов и идей глобального переформатирования мира хорошо прослеживается на примере создания в период холодной войны так называемой петли анаконды — сети военных баз, опоясывавших СССР по периметру его границ и сохраняющихся в настоящее время.
Следует отметить, что Россия — не единственная важная континентальная держава. Особое внимание Макиндера привлекала Германия, которая контролировала своеобразный «малый Хартленд» — территории Центральной Европы. То же самое можно сказать и о Китае, перспективы усиления которого волновали и Мэхэна, посвятившего ряд работ этой проблеме, и Макиндера, и Спайкмена. Особенность Китая, по мнению классиков геополитической мысли, заключается в том, что эта страна может быть в равной степени ориентирована как на континентальную, так и на морскую модели развития.
Опасность, которая может исходить от Китая, с точки зрения классиков западной геополитики, состоит в том, что эта держава может использовать свои обширные континентальные ресурсы для того, чтобы обеспечить морское могущество. На протяжении столетий китайцы делали выбор в пользу сухопутной стратегии. Могущественной империи нечего было искать за морями, поскольку все необходимые ресурсы можно было найти у себя дома. Сегодня ситуация изменилась: не отказываясь от континентальных планов, Пекин возлагает большие надежды на освоение морских пространств, непрерывно наращивая морскую торговлю и развивая военно-морской флот. Эта тенденция вызывает значительные опасения со стороны США, так как в перспективе Желтое, Восточно-Китайское и Южно-Китайское моря могут превратиться фактически во внутренние акватории под контролем Пекина. Это тем более неприятно для Вашингтона, что данный район позволяет контролировать наиболее оживленные морские маршруты мира, которые по своей загруженности не уступают Атлантике, а с учетом роста азиатских экономик открывают все новые возможности.
Еще в 1900 г. Мэхэн в книге «Проблема Азии и ее влияние на международную политику» утверждал, что в обозримом будущем Китай сможет претендовать на роль лидера азиатского мира и начать активно использовать выгодное географическое положение, потеснив западные державы. Американского теоретика при этом волновало, сможет ли США распространить свое влияние на этот регион[39]. В свою очередь, Спайкмен был еще более откровенен. «Современный, возрожденный и милитаризованный Китай с его 400 миллионами населения будет представлять угрозу не только Японии, но и позициям западных держав в азиатском средиземноморье <…> Его географическое положение будет таким, как у США в отношении американского средиземноморья. Когда Китай окрепнет, его текущая экономическая вовлеченность в этот регион несомненно приобретет политический оттенок. Уже сейчас возможно представить тот день, когда прилегающее водное пространство будет контролироваться не британскими, американскими или японскими военно-морскими силами, а военно-воздушными силами Китая»[40].
Другой важный игрок в глазах классиков геополитики — Германия. Потенциальный союз этой страны с Россией воспринимался ими как источник смертельной угрозы для евроатлантического сообщества: подобный сценарий неизбежно перечеркнет надежды Соединенных Штатов на доминирование в Евразии. Этот геополитический императив четко сформулировал Киссинджер: «Не в интересах ни одной из стран, чтобы Германия и Россия сконцентрировались друг на друге либо как на главном партнере, либо как на главном оппоненте. Если они чересчур сблизятся, то создадут страх перед кондоминиумом; если будут ссориться, то вовлекут Европу в эскалацию кризисов. У Америки и Европы существует взаимная заинтересованность не допустить, чтобы национальная германская и российская политика бесконтрольно сталкивались в самом центре континента. Без Америки Великобритания и Франция не смогут поддерживать политическое равновесие в Центральной Европе; Германию начнет искушать национализм; России будет не хватать собеседника глобального масштаба. А в отрыве от Европы Америка может превратиться не только психологически, но и географически в остров у берегов Евразии»[41].
36
37
39
40
Spykman N. America's Strategy in World Politics: The United States and the Balance of Power. - New York: Harcourt, Brace and Company, 1942.