Американские «капитаны бизнеса» ждали войны и готовились к ней. Стратеги с Уолл-стрит понимали природу и перспективы разгоревшейся войны не хуже, а во многих аспектах — даже лучше генералов. С крахом германского плана молниеносной войны (плана Шлиффена) в сентябре 1914 года стало очевидно, что определяющую роль сыграет экономический потенциал противоборствующих сторон, перешедших к затяжному противостоянию. Несмотря на усилия немцев, господство на море по-прежнему принадлежало Британской империи. В условиях морской блокады Германия мгновенно теряла заморские рынки, на которых немецкие производители традиционно имели сильные позиции. Для американских бизнесменов одно только это обстоятельство, сулившее «предначертанное свыше завоевание зарубежных рынков», служило основанием для оптимизма.
Кроме того, уже в первые месяцы войны стало ясно, что ни Антанта, ни центральные державы не были готовы к длительным боевым действиям. Военачальники с обеих сторон рассчитывали на непродолжительную маневренную войну, победа в которой будет достигнута в нескольких решающих сражениях. Однако их расчетам не суждено было оправдаться. Уже к исходу 1914 года во Франции и Бельгии сформировался непрерывный фронт, который тянулся на юг от Северного моря до швейцарской границы. Стороны перешли к позиционной войне, которая представляла собой войну на истощение, требовавшую беспрецедентных ресурсов. Теперь любая попытка атаки позиций противника требовала длительной артиллерийской подготовки, за один час которой могла быть израсходована месячная норма снарядов. В этих условиях английское и французское правительства быстро осознали, что возможности экономики по обеспечению войны находятся на грани исчерпания. Фабричные рабочие, опрометчиво призванные в ряды вооруженных сил в первые месяцы войны, спешно возвращались из окопов на заводы, а в городах начали вводить рационирование продовольствия. Однако даже несмотря на эти меры, ни снарядов, ни хлеба не хватало. Не стоит забывать и о том, что во Франции значительные производственные мощности (например, до 64 % производства чугуна и более 26 % производства стали) оказались на захваченной немцами территории.
В этих условиях американские промышленники расширяли производство, перестраивая его под нужды армий Антанты, что стало возможно благодаря дешевым кредитам, которые обеспечивал печатный станок ФРС. «Соединенные Штаты, — отмечает видный американский историк У. Мак-Нил, — стали получать запредельные прибыли от вызванного войной спроса»[230]. Излишне говорить, что большая часть этих запредельных прибылей доставалась лидерам корпоративных кланов Соединенных Штатов — в первую очередь, Рокфеллерам и Морганам. Каждый день войны приносил Англии и Франции тысячи убитых и раненых — и миллионы долларов для Моргана, Рокфеллера и их приближенных.
Для Дж. Моргана-младшего Первая мировая война стала чем-то вроде личного бизнес-проекта. Подобно тому, как его отец сделал состояние на поставках оружия во время Гражданской войны 1861 — 1865 годов, Морган-младший приумножил свое состояние в 1914 — 1918 годах. Магнат не только получил монопольные права на поставку военного снаряжения в Англию и Францию, еще более важным было то, что правительства двух стран поручили ему размещать их военные займы в США. Если Британия выступала посредником и гарантом в деле привлечения заемных средств для Франции, России и Италии, присоединившейся к Антанте в 1915 году, то банковские структуры Морганов выполняли ту же самую функцию по отношению к самой Британии. Ни один банк США не мог ссудить ни единого цента британскому правительству в обход Моргана. Дополнительным преимуществом являлось то обстоятельство, что с 1914 по 1928 годы президентом Федерального резервного банка Нью-Йорка — флагмана ФРС — являлся Б. Стронг, креатура Моргана. Другим подручным Моргана был Э. Стеттиниус-старший, сын которого — Э. Стеттиниус-младший в 1944 году будет завершать вторую по счету мировую войну в качестве Государственного секретаря США.
Уже на второй год войны сформировалась гигантская моргановская империя, без поддержки которой британские солдаты на западном фронте попросту бы умерли с голода. Морган действовал как обыкновенный монополист: он решал, кому позволить поставлять товары Антанте и какое вознаграждение за это требовать. Вооружение, боеприпасы, медикаменты, зерно — все это шло за океан через его структуры. В общей сложности за годы войны через Моргана прошло около 84 % военных поставок Антанте.
Не хуже обстояли дела у и Рокфеллера и его «Стандард Ойл». В 1915 году компания получила прибыль, которая более чем на 60 % превысила довоенные показатели. Никогда еще рокфеллеровский бизнес не находился в более процветающем состоянии. Этому способствовала тотальная моторизация союзных армий, сражавшихся в Европе. Автомобили повсеместно вытесняли лошадей: если в войну французы вступили, имея лишь 110 грузовиков, то к ее завершению они пришли с парком в 70 тысяч машин — к этому стоит еще добавить 12 тысяч самолетов и несколько тысяч танков. На заключительном этапе войны Антанте требовалось 12 тысяч баррелей горючего в сутки — объем небольшой лишь по современным меркам, но почти запредельный для 1918 года. Нужно отметить, что Рокфеллер вплоть до момента объявления войны Германии со стороны США также демонстрировал специфический нейтралитет, который выражался в продажах нефти как Антанте, так и Германии.
Первоначально Лондон и Париж пытались исправно расплачиваться за военные поставки с заокеанским партнером. В ход пошли и капиталовложения, сделанные до войны в первую очередь англичанами, — теперь инвестиции как реальные, так и финансовые по весьма удобным ценам уступались американскому бизнесу в счет военных поставок. Таким образом, извлечение прибыли дополнялось вытеснением иностранного капитала с внутреннего рынка. Вскоре, однако, союзники убедились в невозможности платить по счетам, выставляемым американцами, тем более, что Британская империя вступила в войну с расстроенными финансами. Дело в том, что в условиях золотого стандарта национальные валюты свободно обменивались на золото, которое, в зависимости от сложившейся в международной торговле ситуации, могло свободно перетекать из одной страны в другую и обратно. Перед войной наблюдался отток золота из английской экономики — прежде всего в Германию, банкиры которой активно наращивали собственные золотые запасы. В итоге к началу войны оказалось, что Лондон фактически не может финансировать ведение боевых действий. Властям империи не оставалось ничего, кроме как приостановить свободный обмен банкнот на золото, дав подданным британской короны гарантии того, что с обеспечением денег драгоценным металлом за время войны ничего не случится. В реальности значительная часть золотого запаса в это самое время отправлялась за океан под охраной дредноутов и крейсеров Его Величества, в топливные баки которых была залита не только нефть из иранских и иракских месторождений, но и продукция рокфеллеровской «Стандарт Ойл».
Последнее обстоятельство также играло огромную роль в экономическом привязывании Антанты к Соединенным Штатам. Уже в сентябре 1917 года, когда доля американского сырья в общих поставках превысила 90 %, британское военно-морское командование официально констатировало, что без стабильного притока черного золота из Америки королевский флот не смог бы выходить в море.
Таким образом, США лишь формально остались в стороне от событий Первой мировой войны в период 1914–1917 годов. Да, американские солдаты не воевали в «Верденской мясорубке» 1916 года, не шли в атаку вместе с британцами в кровавой битве на Сомме в том же году и не участвовали в знаменитом «Брусиловском прорыве». Однако именно Америка (точнее, ее корпорации и Федеральная резервная система) с самого начала боевых действий оказалась едва ли не главным действующим лицом войны. Уже упоминавшийся У. Мак-Нил отмечает: «В итоге к 1917 году финансовая заинтересованность нью-йоркских банкиров в победе Антанты стала определяющей и все сильнее связывала американские экономические ресурсы с франко-британскими военными усилиями»[231].
230
231