Каждый из прибывших отыскивал себе уголок, и Хана-Лея с детьми вскоре нашли охапку соломы, лежавшую в сторонке, сложили свои вещи и уселись. Она огляделась вокруг и увидела, что все находящиеся здесь люди — евреи, хоть и говорящие на литовском диалекте. От этого на душе полегчало: все-таки среди своих. Хана-Лея заметила, что семьи устраиваются поудобнее, отвязывают чайники, достают огурцы, режут хлеб — каждая группа сама по себе. Она вспомнила, что дети весь день ничего не ели, развязала свой узелок и достала булку и колбасу, которые богатая сноха дала ей в дорогу. Хана-Лея раздала еду детям, а Рохеле, которая была энергичнее и храбрее матери, взяла чайник и пошла следом за взрослыми в соседнюю комнату купить кипятку.
Пока вся семья пила чай из одного стакана, переходившего из рук в руки, к Хане-Лее придвинулась женщина из другого угла и, присев на узлы, спросила:
— Вы тоже едете в Америку?
Перед отъездом Хане-Лее наказывали, чтобы она не говорила, что едет в Америку, а когда будут спрашивать, отвечала, что едет с больным ребенком к доктору в Бреслау. Поэтому она невнятно пробормотала:
— Нет, я еду с больным ребенком к доктору за границу.
Женщина как-то странно поджала губы и с усмешкой сказала куда-то в сторону:
— Ну вот, Иоэл, они тоже едут к доктору в Бреслау.
В углу кто-то засмеялся:
— Все мы едем в Бреслау… Ох, и едем же мы в Бреслау!
Женщина снова спросила Хану-Лею:
— У вас там муж?
Хана-Лея поняла, что здесь нечего скрывать, и в свою очередь поинтересовалась:
— А у вас?
— Да, но лучше бы не было! — ответила со вздохом женщина.
Хана-Лея очень удивилась и побоялась продолжать разговор с этой женщиной. Она занялась своими делами, потому что Иоселе неожиданно уронил головку к ней на колени. Мальчик, сжимая в руке ломтик хлеба, начал было читать молитву, но усталость не дала ему произнести благословение до конца, и он уснул у матери на коленях.
Однако женщина, начавшая разговор, снова придвинулась к Хане-Лее и начала рассказывать:
— Он уехал восемь лет назад. «Через год я тебя заберу к себе», — говорил он, вот с тех пор и «забирает», черти бы его побрали! Оставил меня с одним ребенком на руках, а с другим у груди. Я думала, он умер, а добрые люди, наши же земляки, написали, что он живет с другой и у них уже дети. Вот я и еду к нему с моими птенцами. Правда, поговаривают, что меня в Америку не пустят, если он не придет встречать — снимать с корабля… Вот вам и свободная страна!
У Ханы-Леи сильно забилось сердце. Она вспомнила, что рассказывала золовка Шейнделе перед отъездом. Губы ее задрожали; Хана-Лея начала судорожно гладить по головке Иоселе, прилегшего к ней на колени. А вдруг и ее муж… Мало ли что в Америке может случиться… Такая далекая страна!
Однако Хана-Лея вспомнила мужа и подумала: «Нет, Меер так не поступит!» Поэтому, хоть на сердце и было неспокойно, на вопрос женщины она не без гордости ответила:
— Мой (на этом слове она сделала ударение) муж встретит нас. Он только год, как уехал, а сейчас уже забирает меня с детьми к себе.
— Счастливая! — сказала, покачав головой, незнакомая женщина. — Есть же порядочные мужья на свете! А я, — вздыхала она, — чего только не делала! В шляпках снималась и посылала ему карточки… Мне так сказали — сфотографируйся в шляпке и пошли ему карточку, накрась щеки — пусть он видит, что и ты красивая женщина. Я все сделала: одолжила у нашей богачки шляпку, карточки ему послала… Ох, — сокрушалась женщина, — есть же мужья на свете! Только год, как уехал, и уже забирает жену и детей! — говорила она, кивая в сторону Ханы-Леи.
Та сплюнула через плечо, чтобы эта женщина ее ненароком не сглазила, придвинула поближе детей и покричала на старшего мальчика, Хаима, который уже успел побывать во всех уголках, перезнакомился с мальчишками из других семей, а теперь стоял у дверей и смотрел, что делается в соседней комнате. Хана-Лея все придвигала к себе поближе, словно боялась, как бы эта незнакомая женщина не утащила у нее чего-нибудь. Однако любезно спросила:
— А кто сидит с вами в углу?
— Это жених и невеста из нашего местечка, едут вместе в Америку.
— Вот как! — уже спокойно сказала Хана-Лея. Послышался плач ребенка.
— Ага! Мой проснулся, — крикнула женщина, вскакивая с места. — Ну, будем тогда корабельными сестрами, — добавила она, направляясь в свой угол.
— А что это значит? — спросила Хана-Лея.