— Господин ротмистр! — начал он казенным голосом.
— В отставке, заметьте…
— Да, я в курсе. Как у вас состояние — в смысле «здравого ума и твердой памяти»?
— Вроде бы всё при мне.
— Отлично. Тогда я имею честь сделать вам официальное предложение: отправиться с экспедицией Географического общества в Русскую Америку. Под моим началом. Не скрою: это вовсе не моя инициатива, я лишь выполняю неофициальную просьбу вашей Службы к нашему Обществу. Сегодня в час пополудни мы с вами должны быть в представительстве Русско-Американской компании, получить официальные проездные документы: таков порядок. Если вы готовы присоединиться к экспедиции — извольте за оставшееся время привести себя в должный вид. Нет — значит, нет.
И скажу честно, Павел Андреевич: при вашем отказе усердствовать в уговорах я не намерен. Меня, извольте ли видеть, убедили, будто вы нынче в отставке и вне игры; но поскольку я сам все эти дни занимался вашими розысками — у меня появились в том изрядные сомнения. Я в курсе того, что утром тринадцатого вы были то ли арестованы, то ли похищены голубенькими. В то, что вы четыре дня пропьянствовали в этих нумерах, я не верю ни на грош; подозреваю, что вас доставили сюда лишь нынче под утро — инсценировку готовили второпях и с накладками. И предупреждаю сразу: если вы поступите-таки под мое начало, вам придется дать мне соответствующие объяснения… в понятных границах — чужие государственные тайны мне ни к чему. В общем, решайте.
— Вам сейчас очень пошло бы, Григорий Алексеевич, приставить мне ко лбу этот свой револьвер. Для пущей убедительности.
— Вообще-то револьвер не мой, а ваш, — фыркнул Ветлугин, протягивая оружие хозяину.
— Мой?! С чего вы взяли?
— Во всяком случае, он лежал на полу рядом с койкой — так, будто выпал из вашей руки.
— Вот, значит, как… — пробормотал ротмистр; он повертел оружие в руках и, в очевидном затруднении, протянул его обратно. — Послушайте, Ветлугин: гляньте-ка, что у него за номер… а то у меня в глазах все плывет.
Плывет, значит… зрительная аккомодация нарушена… ну точно — хлороформ.
— Номер 43-22.
— Надо же… и впрямь мой… а в барабане, стало быть — минус два…
— И револьвер при этом явно выложили так, чтоб он никак не мог пройти мимо моего внимания… Итак, я жду ваших объяснений, Павел Андреевич. Вашу Службу и наше Общество связывают довольно сложные отношения, но слово офицера всегда было словом офицера, и до прямого вранья и подстав дело, вроде бы, прежде не доходило.
Служба могла бы честно попросить нас обеспечить прикрытие своему человеку — это нормально, «все леди делают это». Но они вместо того предпочли утверждать, будто вы — отставник без выслуги, и просто нуждаетесь в помощи. Слово не воробей, господин ротмистр — а ни на что иное я не подписывался!
Извините, но я отвечаю за экспедицию точно так же, как вы за свои операции, и иметь под началом действующего шпиона в мои нынешние планы не входит. В калифорнийском посольстве мне предстоит поклясться на Библии, что я не собираюсь вести подрывной или разведывательной деятельности против Колонии — это у них стандартная процедура. Ну, и как я буду на этом месте выглядеть — вместе с представляемым мною Императорским Географическим обществом? и, между прочим, — с представляемой мною Россией?
— Я вас понимаю, Григорий Алексеевич: ситуация складывается недопустимая. Я готов дать вам все необходимые объяснения — но чуть погодя, ладно? Сейчас же мне надо успеть на одну встречу, неотложно…
— С вашим шефом — получить новые инструкции, да?
— Нет. С мальчишкой, который может наделать глупостей. Которые крайне дорого обойдутся множеству людей. Если хотите — поедем вместе, поговорим по дороге.
— Да, думаю, так будет надежнее: а то вас, неровен час, опять кто-нибудь похитит. И «калашников» лучше пусть поживет у меня: сохраннее будет…
31
— Можно, я подытожу, Павел Андреевич? — пролетка, в которой они с ротмистром прикатили на место предполагаемой встречи на Литейном, застыла у тротуара; вид на нужный им доходный дом, невзирая на довольно густую толпу, открывался отличный. — Итак, вы и в самом деле отправлены в отставку без выслуги; виной тому — ну, самым первым звеном в той цепочке несчастливых совпадений — оказалась моя персона, чего уж там… В Америку вас направила не Служба, а лично один из ее руководителей, действовавший, как вы выразились, «не от Конторы, а от себя». Никаких конкретных заданий вы при этом получить не успели — речь шла лишь о «легализации» на будущее, не более того. Тот единственный человек, бывший в курсе вашей миссии (если ее можно назвать таковой), погиб в результате то ли несчастного случая, то ли теракта. Вы же были арестованы и содержались в секретной тюрьме Третьего отделения именно в рамках расследования того инцидента. О деталях этого расследования вы говорить отказываетесь, но заверяете словом офицера, что к вашей американской миссии все эти «Петербургские тайны» отношения не имеют; ну, слову офицера мы привыкли верить — принимается. То, что вас выпустили и водворили — в бессознательном состоянии — на тот постоялый двор, свидетельствует: голубенькие убедились в вашей непричастности к делу об убийстве и потеряли к вам интерес. Я ничего существенного не упустил?