— Красиво излагаете, падре — я прям заслушался! А ежели от небес поближе к земле?
— А поближе к земле — ну вот чего ты собрался на этом поиметь? Всем, что надо для бегства, я тебя и так снабжу. Спрятать тебя надежнее, чем мы, все равно не сумеет никто. Наличности мы в миссиях не держим — зачем? А пополнить свой послужной список еще и убийством иезуитского префекта — это ж надо совсем мозгов не иметь: найдем, мы ведь и это умеем — слыхал, поди… Оно тебе надо?
— Оно конечно… — ствол «калаша» вроде как чуть дрогнул вниз. — Но я — такая уж карта привалила — числюсь сейчас в покойниках, ну и пускай оно, пожалуй, так и остается. Кроме вас, падре, никто меня не видал… даже послушник ваш, хотя индейцы — по-любому не в счет. Так что…
— Да если б я хотел тебя сдать — что мне стоило мигнуть тому?
— Верно. Но — а ну как всё же передумаете? Я же вот — передумал! — ствол вернулся в прежнее положение.
А ведь, похоже, и вправду — шмальнет-таки, дурашка… Глупость какая… «Господи, прости ему, грешному, ибо не ведает, что творит…»
Сотворяя молитву, отец Игнасио чуть прикрыл глаза; когда же он вновь приподнял веки, ему помстилось, будто черный силуэт бандита на фоне полыхающего неземным уже светом дверного проема начал вдруг распадаться на части — что за притча?.. Мгновение спустя иезуит сообразил, что силуэтов-то — два: один стоит на прежнем месте, а второй осыпается к его ногам, и всё это происходит в каком-то невозможном, противоестественном беззвучии.
— Простите, святой отец, — смиренно поклонился ликвидатор, — но стрелять я не решился: боялся зацепить вас — если бы прошла навылет.
Он опустился на корточки и, деловито обтерев нож-наваху об одежду убитого, рывком перевернул того — рассмотреть лицо.
— Ну вот и девятый: Плюшевый Вилли. Редкостная сволочь, даже и на том ихнем фоне… Да вы, впрочем, и сами всё видели, святой отец!
— Вы… — удивительно, но страх — настоящий, перехватывающий горло — он ощутил лишь сейчас, когда всё уже, вроде бы, позади. — Вы — с самого начала знали?
— Разумеется. Даже если б я не умел считать до девяти — вы как-то больно уж беспомощно слили тот диспут. Хотя даже я сам на те свои наезды ответить бы сумел.
— И… вы использовали меня как приманку?
— А что мне оставалось? — развел руками ликвидатор. — Ведь вы же ни при каких обстоятельствах не дали бы мне обшарить миссию, верно?
— Это — да.
— Ну — вот. А скажите, святой отец, — в глазах «ангела смерти» мелькнуло вдруг вполне человеческое любопытство, — знай вы заранее, как оно у вас с ним обернется — всё равно бы его не сдали? Если честно?
— Всё равно не сдал бы.
— Верю! Вы воистину хороший человек, святой отец. Правильный… Только вот в людях разбираетесь хреново, а уж для иезуита — в особенности.
— Что же до «учения братьев Марианы и Суареса», — обернулся он напоследок, уже от порога, — то я, в общем, в курсе того, как Суарес обосновывал признание «народа как целого» источником права. И как он отправил в нокаут влезшего с ним в публичную полемику Якова I Английского, пытавшегося дискутировать с ним с позиции «Божественного права королей». И как потом папская комиссия нашла невозможным осудить ту идею о «народе как источнике права», поскольку она непротиворечиво проистекает из постулата о свободе воли; и как Папе пришлось, констатировав «теологический пат», наложить запрет на обсуждение этого вопроса как такового… Но тема безусловно интересная, да!
…Дальнейший путь его лежал, разумеется, вовсе не на юго-запад, к полустанку Туско на Транс-Амере, а почти строго на восток: от железной дороги (с сопутствующим ей телеграфом) некоторое время следовало держаться подальше — береженого бог бережет. Через трое суток скачки по раскаленной полупустыне, где компанию ему составляли лишь миражи, кондоры и гремучие змеи, перед ним открылась долина Рио-Гранде с ее галерейными лесами из техасского ореха и уютно расположившимся посреди них пограничным Эль-Пасо. Здесь он расседлал и отпустил на волю запаленную лошадь (не светиться же на дюжине долларов от ее продажи…), упрятал револьвер под пончо, понезаметнее (что было нарушением закона: скрытое ношение оружия в Техасе дозволялось лишь полицейским) и вступил в город пешим порядком, смешавшись с толпой съезжающихся на субботний базар пуэбло и навахо.