Так вот, компаньерос, эта их жадность — и есть наш единственный шанс… ну, тень шанса, кажем так. Если мы начнем атаку сейчас — что было бы лучше, спору нет! — они просто вздохнут: «Ну, знать, не судьба…» и при первом же нашем выстреле замкнут контакт; их задача все равно будет выполнена. Но если вожделенный поезд будет совсем уже рядышком — «Ну, вот же он, вот!..», — они могут и рискнуть потянуть время, пока тот не въедет на мост. И здесь у вас, компаньерос, будет минута или чуть больше — на всё про всё.
— Ну, подобраться-то к ним можно… — раздумчиво откликнулся «специалист по проникновению на охраняемые объекты» и «восточным техникам». — И даже «мертвую руку» обезвредить, в принципе, можно… или — добраться до электрошнура. Но если всё это — одновременно отстреливаясь от десятка ганфайтеров… Вы, возможно, удивитесь, компаньеро резидент, но пуля сорок пятого калибра убивает нас точно так же, как любого другого человека.
— Ну уж тут, компаньерос, как говорится: «Никто, кроме вас!»
— Да, конечно: выбирать-то не из чего. Значит, мы атакуем с трех направлений…
— Нет: с четырех.
— Да вы-то за каким дьяволом нам там сдались, Виктор Сергеевич?! — отмахнулся, устраиваясь поудобнее на руинах служебной иерархии, Ривера. — Ростовую мишень из себя изобразить?..
— Ну, в общем-то, да, — невесело усмехнулся резидент. — Как наименее ценный в нынешней ситуации член группы — могу изобразить из себя отвлекающий фактор, он же — ростовая мишень. Ведь если мы угробим эшелон — мне всё равно останется только застрелиться, и уж лучше — так!..
— Хм… а ведь четвертый, отвлекающий, и впрямь будет нелишним… — разбазаривать время на дурацкие сантименты никто не стал. — Тогда, значит, работаем так…
…Как это ни удивительно, но они застали янки врасплох, несмотря на продравшуюся таки сквозь тучи луну — преимущество убаюкивает, да и Зырянов на добрый десяток секунд привел тех в замешательство: одинокая фигурка, бегущая во весь рост от полотна, размахивая руками для привлечения внимания и вопя во всё горло: «The order is cancelled, buddies! I did it, I did it, thank Goodness!»,[15] и стрелять те начали не сразу, а потратив еще пяток бесценных мгновений на обычные в такой неразберихе крики «стой-стреляю, назовись!», да еще и чуть ли не все повскакали на ноги, разом подставившись под кинжальный огонь Риверы (сразу — минус три), а в тылу у тех раздался леденящий душу вопль, заглушивший даже надвигающееся паровозное чуханье — вот оно, началось «проникновение»! — а первая пуля лишь опрокинула его навзничь, вовсе остановив время, и он, пытаясь приподняться и даже как-то не чувствуя раны, думал одним краем сознания: а я, похоже, берсерк, хихик-с, а другим краем — что надо продолжать стрелять, в белый свет как в копеечку, потому что — отвлекающий фактор, а боль в ушах от паровозного ора была сильнее, чем от дырки в груди, и он еще дважды сумел взвести курок «кольта», пока кто-то из опомнившихся уже флетчеровых ганфайтеров не улучил секундочку, отвлекшись от настоящего боя, и не прекратил, наконец, это ходячее (хотя какое уж там ходячее…) недоразумение, но обрывки сознания, как ни удивительно, все еще болтались в его черепе, приметанные грубыми стежками к мозжечку и продолговатому мозгу с тамошними фундаментальными рефлексами — глотательным, дыхательным, и какими-то еще, забыл, а паровоз надрывался, сотрясая разом землю и небо, где-то совсем уже рядом, и ему даже помстилось — всё, неужто проскочили, амба!! — когда спереди, где мост, расцвел-таки в ночи чудовищный белесый первоцвет, и взрывная волна, навсегда уже, наверно, впечатала его в грунт — всё, всё зазря, черт, черт, черт… — но паровоз отчего-то продолжал грохотать и реветь, как же так, ведь не может же это быть призрак паровоза, нес па? — вон ведь какой он тяжеленный, а потом звук тот стал тихо меркнуть, и он, сложив в общую кучку последние свои остатки зрения, слуха и осязания, принялся додумывать последнюю мысль: отчего это прорвавшийся эшелон сменился вдруг картинкой из памятной с детства книжки Свифта — опутанный растяжками Гулливер, транспортируемый на трех, цугом, лилипутских повозках? — а когда додумал, понял: да, можно умирать. Вот теперь — можно.
…Ривера отыскал Зырянова спустя четверть часа и наскоро перевязал, ясно понимая: с такими ранениями — не жилец. Дотащил, сам не очень помня как, резидента до дрезины и погнал машину подальше в степь, из последних сил налегая на рычаг здоровой рукой: со стороны города скоро появятся техасские ремонтные бригады, и двое раненых калифорнийцев (в том числе и «товарищ контролера поставок по трансатлантическим контрактам»), оказавшиеся на месте взрыва моста в компании кучи трупов, станут манной небесной для политиканов-«миротворцев» и газетчиков. Останки Иван Ивановича с Петром Петровичем, насколько он мог судить, идентификации не подлежали: те и вправду умудрились-таки убрать «мертвую руку» и удерживали взрыватель сами, отбиваясь при этом от ганфайтеров, пока эшелон не проскочил мост, но уйти с места взрыва, понятное дело, уже не успели; Ворон Йэл наверняка доволен вами, ребята — земля вам пухом. Каждый из погибших стоил, по его прикидкам, примерно пехотного батальона или многопушечного фрегата, да и умирающий сейчас у него на руках резидент, насколько он слыхал стороной, имел в Службах отличную репутацию — и какое уж такое чудо-оружие, срочно доставляемое в столицу братского, мать его ети, Техаса могло бы окупить для Колонии эти потери в личном составе, было за пределами его понимания…