— Логгерхед… — простонал вдруг Зырянов. — Филипп, это был логгерхед!..
Ну да, логгерхед — большая морская черепаха, посреди техасской степи, ага. Экий занятный у него бред…
— Лежите, Виктор Сергеевич! И — молчите, Бога ради!
— Это был «Логгерхед», — упрямо помотал головою тот, — новое полупогружное судно. Они сумели провезти его чугункой… а мы не дали его грохнуть!.. Гудвину теперь конец…
— Полупогружное судно? Никогда не слыхал!
— Вроде подводной лодки… только надстройка все время торчит из воды… как краешек панциря у морской черепаха, ага!..
— А в чем тогда смысл? Его ж видно! — неожиданно для себя заинтересовался боевик.
— Можно трубу наружу вывести… и нормальный двигатель поставить, паровой… узлов на пять… и торпеды — хоть инерционные, хоть на пневматике… — Зырянов замолк, собираясь с силами; Ривера терпеливо ждал. — А для корабельной артиллерии он всё равно неуязвим — над водой крохотная долька, да и та бронированная…
— Пять узлов? Ну, это не скорость… — пожал плечами Ривера.
— Его проектировали как «убийцу броненосцев», а для тех целей — в самый раз… За фрегатами ему, конечно не угнаться… В океане, в смысле, не угнаться, а в замкнутом заливе — опять же, в самый раз… Это будет сейчас — хорек в курятнике!..
— Это вы меня так утешаете, Виктор Сергеевич, что ребята погибли не зря?
— Всё в руце Господней…
Молчание было долгим. Резидент, похоже, пребывал где-то совсем уже далеко — наверное, в Южных морях, где, по слухам, началась его служба: там сейчас чудесные шоколадные девушки купаются нагишом в теплом прозрачном океане, весело катаясь при случае на больших черепахах-логгерхедах и ничегошеньки не ведая об «убийцах броненосцев»… Потом тот вновь приоткрыл глаза и позвал:
— Филипп!..
— Да, Виктор Сергеевич!
— Этим, в «Вилларику»… помощь… не забудь…
— Лежите спокойно, Виктор Сергеевич: я никогда ни о чем не забываю.
60
Ночь прошла тяжко — да и как бы ей было пройти? У Расторопшина и Саши — «состояние стабильно тяжелое», причем даже и такую-то «стабильность», в смысле — «без видимых ухудшений», явно покупала для них Мария — платя собой. Ветлугин никогда не думал, что выражение «человек тает» может иметь столь ясное — и страшное — физическое воплощение: девушка воистину истаяла на глазах, за считанные часы, причем как-то изнутри — становясь не похудевшей-осунувшейся, а безжизненно-прозрачной; казалось, еще немного — и сквозь нее начнут просвечивать трещины на штукатурке противоположной стены…
Есть она не могла — организм не принимал, только пила кофе и какие-то травяные отвары, что постоянно готовил для нее падре Игнасио. В последний раз ее вытошнило уже и этим, и она обессилено подытожила:
— Похоже, всё: надорвалась я, святой отец. Не поднять мне двоих сразу, никак…
— Надо выбирать, да?
— Ну, как-то так…
Падре в ответ промолчал, а потом осторожно напомнил:
— Раненый — стабилен, сеньора, а мальчику становится хуже, и быстро…
— Знаю… Вы догадались — по собаке?
— Да. Она лучше нас чует чужого.
Поведение Флоры и впрямь было как бы не самым загадочным и пугающим во всей этой истории: при виде Саши она теперь начинала придушенно рычать, топорща шерсть на загривке, либо жалась к ногам Ветлугина, жалобно скуля и глядя на него умоляющими, совершенно человеческими, глазами; держали они ее теперь, от греха, в другом помещении. Сам он поначалу не сомневался, что мальчика просто накачали в том вертепе какой-то хитрой отравой или наркотиками, но тут впервые осознал: похоже, не так всё просто… Как должна — о, сугубо теоретически!.. — вести себя собака в присутствии… ну, скажем так: «оборотня, принявшего облик хозяина»? — да вот так, небось, и должна…