Парламентеры отвечали, что они офицеры, а не стряпчие, так что во всяких юридических закорючках не разбираются, и их сейчас интересует лишь одно: уйдут ли русские из поселка сами, или их придется принудить к тому силой оружия? Штубендорф лишь головой покачал: он, к сожалению, лишен возможности принять великодушное предложение адмирала. Он, изволите ли видеть, немец, сиречь — человек дисциплины; в Русско-Американской Компании, которой он сейчас имеет честь служить по контракту, портовые сооружения приписаны к Navy (ну, вроде как остров Вознесения был некогда объявлен «HMS — кораблем Его Величества», с тем, чтобы проводить содержание на нем гарнизона по флотской, а не по армейской статье бюджетных расходов); соответственно, на них, чисто формально, распространяются все требования русского морского устава 1720 года — а устав тот категорически запрещает экипажу оставлять корабль, не потерявший плавучести. Так что мы могли бы, без ущерба для чести, оставить свои оборонительные позиции, да! — но только если нам подскажут, как это вот плавсредство (тут лейтенант обвел широким жестом постройки в обрамлении пышной тропической зелени, и даже для убедительности потопал армейским башмаком по черному вулканическому мелкозему дорожки) может дать течь и начать тонуть.
Парламентеры уважительно откозыряли и убыли восвояси (британец даже записал тот диалог в блокнотик, откуда он со временем перекочует на страницы лондонского «Обсервера» как иллюстрация «истинно тевтонской верности долгу»). Последовавшие часа два были предсказано шумны: с кораблей разглядели «окопавшуюся пехоту в количестве приблизительно трех сотен штыков» (это при том, что чучел и шляп в тех траншеях было чуть больше сотни), командующий французской морской пехотой полковник Леклерк патетически воскликнул, что «не поведет своих солдат на убой» и потребовал артподготовки, и… Ну, а поскольку то Жемчужное, по предварительным договоренностям, после войны всё равно должно было отойти лягушатникам, в состав ихней Французской Полинезии, британские канониры, не сговариваясь, решили в той артподготовке «ни в чем себе не отказывать».
По ходу дела кого-то из англичан осенила еще одна идея — подвергнуть поселок и порт ракетному обстрелу. Дело в том, что эскадру Прайса в избытке снабдили снятыми недавно с производства ракетами Конгрива, от которых следовало теперь так или иначе разгружать британские арсеналы. (Ракетное оружие сейчас, после полувекового увлечения им, снимали с вооружения во всех европейских армиях как не оправдавшее надежд; это было весьма обидно, так как дальнобойность последних моделей Конгрива превысила три километра, а русских моделей Константинова — приблизилась к четырем: почти вдвое выше, чем у гладкоствольной артиллерии. Однако крайне малая прицельность оказалась неустранимым дефектом этого оружия, и странного визитера из Азии сейчас активно выпроваживали в отставку.) Было нечто весьма символичное в этом сочетании: последний в истории поход боевых парусных кораблей, вооруженных последними боевыми ракетами — а дальше от всего этого останутся лишь яхты да фейерверки…
Но, как бы то ни было, для залповой стрельбы по площадям — например, зажигательными зарядами по городу — та «бесствольная артиллерия» годилась вполне. Конечно, в Европе использовать столь варварские способы ведения войны было уже как-то не с руки, но вот в колониях — почему бы нет?.. Короче говоря, через небольшое время вся панорама была густо-густо заштрихована дымными следами ракет, а на берегу возник с десяток очагов пожара, которые стали затем сливаться между собой, и пламя охватило бОльшую часть поселка. Команда адмиральского флагмана настолько увлеклась этим аттракционом, что едва не просмотрела поспешающую к нему паровую канонерскую лодку под сине-белым хавайским флагом, несущую на фоке еще и радужный штандарт местного королевского дома.