Тщетно пытаясь прикрыть то отступление, возглавивший оборону (да-да, именно — оборону!..) капитан Кроуфорд выложил на стол свой туз-из-рукава: батальон гуркхов. Маленькие неустрашимые горцы пошли вперед со своим кличем «Jai Mahakali, Ayo Gorkhali!» («Слава Великой Кали, гуркхи идут!») — но путь им заступил тлинкитский батальон капитана Риттельмейера. Бог его знает, каким нюхом они почуяли друг друга, но что почуяли — факт. Огнестрельным оружием не воспользовались ни те ни другие (вроде как — неспортивно…), и сразу сошлись в рукопашной. Европейского образца мундиры никого не могли тут ввести в заблуждение: это бой между древними племенами, по правилам вполне палеолитическим, когда войны велись на уничтожение — и никак иначе… Гуркхи полегли там все до единого, не отступив ни на шаг; тлинкитов уцелела горстка — они сейчас громкими криками «Gwi! Gwi!» благодарили за дарованную победу своего божественного прародителя, Ворона Йэла.
Почему-то именно поражение гуркхов в том поединке психологически добило англичан. Плюс к тому — из-за потери арсенала начал уже сказываться вполне реальный недостаток боеприпасов, а продолжающие падать на расположение бриттов ракеты, запускаемые с переносных станков, тоже не добавляли бодрости. Когда же блефующий напропалую Евдокимов бросил в бой последний-распоследний свой резерв (три десятка выклянченных у Максудова морячков, которые, просочившись вдоль крепостной стены, обозначили атаку на дальние от реки, находящиеся в тылу у англичан, ворота Святого Георга), и кто-то там, как водится в таких случаях, в панике заорал «Отрезали!! Окружают!!!», у Кроуфорда вдруг сдали нервы и он отдал вполне абсурдный приказ: идти на прорыв, пробиваясь из крепости — «этой мышеловки» — наружу. Сие и было им успешно исполнено — ибо никому, конечно, и в голову не пришло ему в том препятствовать…
А если кто скажет «бегство с поля боя» — никак нет: это действительно был «прорыв из окружения»! Во всяком случае, британский трибунал, разбиравшийся позже в причинах того калькуттского позорища, конкретно Кроуфорда счел именно дураком, а не трусом или изменником — и, надо думать, имел к тому основания.
16
«Тогда считать мы стали раны» — а посчитать там было чего…
Евдокимов лишь зубами скрипнул, получив сводку: полегла треть десанта — 167 убитых, 312 раненых, почти сотня из них безнадежны; то, что англичане, даже обороняясь, умудрились потерять почти вдвое больше, служило довольно слабым утешением. Ни в одной из прошлых своих операций (и, добавим, ни в одной из будущих) он и близко не допускал такого процента потерь личного состава; если бы ему сейчас сказали, что вот, «По достоверной информации, извлеченной из хрустального шара, в войсках его отныне станут величать исключительно „Калькуттским мясником“» — воспринял бы как должное. Всё-таки партизанские командиры и офицеры коммандос (как он начинал в Никарагуа — таким по сути и остался) органически не способны относиться к своим бойцам как к расходному материалу — и это, при любых их талантах, напрочь закрывает им путь к вершинам военной карьеры…
Генерал находился сейчас в здании арсенала, где на ложе из сдвинутых оружейных ящиков умирал его любимец Шон О’Хара. Удержавший арсенал Второй Тлинкитский понес чудовищные потери (младший комсостав был выбит практически весь), но майор оставался невредим почти до самого конца сражения, когда его нашла-таки пуля английского снайпера — вошла под правую ключицу, вышла из-под лопатки. Ирландец был в сознании и даже пытался шутить («Вы, никак, опять остались без нашивки за ранение, мой генерал? Экая незадача…»), но доктор Вернер в ответ на немой вопрос Евдокимова весьма выразительно показал глазами ввысь. А тут еще объявился сержант-тлинкит Вушкитаан, бесцеремонно влекущий за собой печального человечка в сутане и широкополой шляпе: он, вишь ты, сумел отыскать среди пленных настоящего католического шамана, Патер-Брауна — чтобы тот должным образом проводил великого воина Шона в Страну песчаных холмов; индеец был до того горд своей находкой, что у Евдокимова не хватило духа его выбранить… Генерал саморучно прикрепил к окровавленному мундиру О’Хары «Николу с мечами» — свой собственный, со свежей вмятиной от пули — и осторожно передвинул руку умирающего так, чтобы тот смог сам ощутить под пальцами колкий металл орденской звезды: «Спасибо тебе, Шон! Кабы не ты, нас бы тут точно всех прикопали…» — «Это… хорошая смерть… мой генерал… правильная…»