– Вы говорите загадками, господин адмирал.
– Решение российского правительства по Андреевскому флагу было немедленно доведено до посольств Великобритании и США – 16-го, в 2 часа пополудни по местному времени. Ваша же атака, в Западном полушарии, началась чуть раньше полудня 16-го – но спустя восемь часов после того, принятого в Восточном полушарии, решения: 19 и 11 часов по Гринвичу, соответственно, из-за 8-часовой разницы в поясном времени. Вот и выходит, что формально вы вступили в бой под чужим флагом. Компанейский же ваш вымпел тут вообще не к делу – Калифорния войны Вашингтону формально не объявляла. В прежние годы вас мог бы спасти каперский патент, выданный Ричмондом – но теперь-то каперство вообще запрещено, теми же Парижскими соглашениями…
– Да, забавная юридическая коллизия… Постойте, постойте!.. – уж не додумались ли янки объявить нас «пиратами»?!
– Уже объявили – и ничего забавного тут, поверьте, нет: правительство Ее Величества получило от Вашингтона ноту с решительным требованием вашей выдачи, господин капитан.
Наступило молчание. Держать удар Елатомцев умел, но тут, признаться, малость «поплыл»…
– Вы уже получили соответствующие инструкции от своего командования, господин адмирал?
– Получил. Они нарочито расплывчаты и оставляют за мной некоторую свободу маневра – ну и всю ответственность, само собой. Мои симпатии на вашей стороне – верьте слову, капитан! – но как снять петлю с вашей шеи, я пока решительно не представляю.
– Благодарю вас, господин адмирал. А можете ли вы просто-напросто потянуть время?
– Сколько?
– Сутки. Двое. Сколько получится.
– Сутки – смогу, двое – постараюсь, дольше – сомневаюсь… Вы надеетесь за это время подготовить побег? – и адмирал понимающе кивнул в сторону теряющегося уже в расплывчатой акварели сумерек берега Луизианы.
– Да нет, какой, к черту, побег! У нас дюжина нетранспортабельных раненых, а бросить их здесь, в нынешних обстоятельствах, никак невозможно.
– На что же вы надеетесь?
– Нас вытащат, – просто ответил Елатомцев.
– Каким это образом?!
– Пока не знаю, – пожал плечами кавторанг, – да и не моя это забота: у нас есть кому об этом подумать и помимо меня, простого флотского служаки. Я знаю одно, господин адмирал: никогда еще такого не бывало, чтоб Калифорния сдала своих – на том и стоим!
– Ну-ну… желаю удачи, конечно… – без особого воодушевления отозвался Пайк. – В общем – двое суток, считайте, за мной.
– Ну, что там – встречный ультиматум с Фонтанки? – министр хмуро поднял глаза на своего советника для особых поручений, негласно курирующего Русскую Америку (что в сферу ответственности МИДа, разумеется, категорически не входило).
– К сожалению, нет, – не менее хмуро отвечал тот.
– «К сожалению»? В каком смысле?..
– Ультиматум подразумевает некое требование, которое, в принципе, может быть выполнено – а те просто ставят нас в известность, как оно будет дальше; даже, собственно, и не нас, а – «компаньеро Императора». Разница тут – примерно как между семейным скандалом с битьем посуды и негромким: «Дорогой, нам надо расстаться»… Я полагаю, ваше высокопревосходительство, что мне следует подать в отставку.
– Это еще что за новости, Петр Андреевич?
– А что проку в моей деятельности, если ни одна моя рекомендация за последние полгода не была принята к исполнению?.. Я ведь талдычил все эти дни, ваше высокопревосходительство: Россия обязана вступиться за моряков «Кашалота» – уж русские они там или русскоязычные, какая разница? И не думаю, кстати, чтоб это наше «The cat did it»*
-------------------------------------
* «The cat did it» – английский аналог русского «Я не я и лошадь не моя».
-------------------------------------
добавило нам уважения со стороны Америки – отношениями с которой вы столь озабочены… Ведь всего и дела-то там было – дописать по-быстрому в тот документ об Андреевском флаге уточняющую формулировку о порядке его вступления в силу, чтоб убрать ту дурацкую коллизию с часовыми поясами…
– Хорошо вам давать советы, Петр Андреевич, с вашего-то уровня ответственности… Вы хоть понимаете, с какой потерей лица сопряжено внесение такого рода «уточняющих формулировок» в международные документы?
– Отлично понимаю, ваше высокопревосходительство. А вот понимает ли кто, что мы сейчас выбираем – между «потерей лица» и потерей Русской Америки?
– Неужто там и вправду всё так плохо?
– Или еще хуже.
– Еще хуже – это как?
– Ну, возможно, мы ее уже потеряли.
– Гм… – министр знал, что его советник, будучи рекрутирован из университетской среды, невоздержан на язык и имеет неустранимые проблемы по части чинопочитания, но слов на ветер не бросает и к паникерству никак не склонен.
– И кстати: последнюю соломинку на ту хрустнувшую таки верблюжью спину, может статься, возложили как раз вы, ваше высокопревосходительство, – собственноручно.
– А это, позвольте полюбопытствовать – как?
– Отказавшись нынче лично принять их Представителя и перевалив эту «рутину», как вы изволили тогда выразиться, на меня. Да-да, мне прекрасно известны все ваши резоны: «Ведь это будет выглядеть со стороны, как прием чужеземного посла по его просьбе!» Но почему, черт побери, нас в первую голову заботит – «как это будет выглядеть», а уж только потом – «чем это обернется в реальности»?
– Ладно, господин советник, – раздраженно наморщился министр (ибо и сам мыслил примерно так же), – хватит уже эмоций, давайте к делу – по порядку.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Его степенство Представитель все эти дни бился как рыба об лед здешних высших сфер, убеждая нас хоть как-то поучаствовать в судьбе тех пленных калифорнийцев: поднял все свои контакты в военном ведомстве и в Третьем отделении – и официальные, и теневые, – снизошел даже до Министерства колоний, которое обычно обходит стороной как чумной барак – безо всякого результата. Дважды пытался добиться аудиенции у Императора, но тот опять его не принял. Вы для него были последней надеждой, ваше высокопревосходительство: единственный человек в Российском руководстве, открыто противившийся политике «Нам нужны не великие Америки, а великая Россия». И когда вместо «лица, принимающего решения» на встречу является какой-то письмоводитель третьего разбора, – он просто понял, что в Метрополии надеяться не на что и не на кого…
– Есть ли у вас факты, господин советник? Помимо всех этих весьма… гм… эмоциональных домыслов?
– К сожалению, есть. Его степенство трижды за эти дни связывался по телеграфу с Лондонским представительством Компании – а у тех имеется прямой выход на трансатлантический телеграф. Телеобмен был очень кратким – по дюжине примерно знаков в каждую из сторон. Криптографы Третьего отделения и Топографической службы – равно как их британские и американские коллеги – сейчас наверняка бьются над расшифровкой, но я готов поставить свое месячное жалованье, что там не обнаружится ничего, кроме пары-тройки кодовых слов, вполне невинных на сторонний взгляд. Иными словами, Представитель загодя имел уже вполне развернутые инструкции Петрограда на разные сценарии событий, в соответствии с этими самыми кодовыми словами…
– Логично. И – что?
– А то, что на встречу с вами Представитель пришел, явно имея два заготовленных загодя варианта действий – в зависимости от уровня собеседника. Обнаружив же перед собой меня – ничего не решающего мелкого стирочника, – он вполне демонстративно отложил в сторону папку с какими-то документами и извлек из-за обшлага листок бумаги: записка, адресованная вам – для дальнейшей передачи Его Величеству: «Если его высокопревосходительство найдет нужным – пусть передаст это адресату; не найдет – пускай выбросит; на свое усмотрение». Засим – отбыл, сославшись на нездоровье: «Пойду-ка я прилягу, сынок: сердце что-то жмет, притомился, на восьмом-то десятке, ваши российские пороги обивать!..»
– Довольно оскорбительно по форме, вы не находите, советник?
– По форме?! Вы лучше ознакомьтесь с содержанием!
Текст «меморандума», состоящего всего из нескольких строк, не имел официальных реквизитов и был даже не на бланке Представительства: