Крик и шум от нашего образования и духовности идёт страшный, как мы успокоили и утешили себя туманом знаний и учёностей. И когда Фира, готовящая нам пельмени, говорит: «А у наших взгляд шырше!» — то мне всегда интересно знать кого она имеет в виду? В сравнении с кем?
И только тут для меня начинает высвечиваться наше бахвальство, наше обольщение насчёт себя, как наши три стиха, которые мы знаем, доставляют нам обманную сладость завышения. Как пели мои тётки — «у моёго, у бахвала одни дырки у кармана. А в голове… Сумерки…» — я забыла рифму.
Поехав на пляж в порт Галвэстон, названный именем генерала, боровшегося за независимость Техаса, с женой «Создателя государства» и с женой «Критика библии», мы расположились на берегу Мексиканского залива этого небольшого техасского города. Пляж был чёрного цвета из‑за песка, состоящего из роговой обманки и других тёмно–цветных минералов, и хотя он не выглядел привлекательным, на нём было много групп людей и брызгающихся детей. Мы тоже расположились среди загорающих, лежащих и купающихся, по очереди следя за детьми. Во время моего отсутствия произошло что‑то непонятное: когда я подошла к нашему месту, то увидела, как жена социолога Мила метрах в тридцати спорила с полицейским.
— Ты что, с ума сошёл? Я разве несла бутылки? — кричала Мила на весь пляж. — Разве это мои бутылки? Я подобрала их и несу выбрасывать! — и бутылками стеклянными около носа полицейского размахивает. — Я разве дура какая? Я что, не вижу, что нельзя стекло носить на пляж!
Полицейский ей говорит, что она обязана дать свой «ай–ди» (i.d. — удостоверение) и выложить тридцать долларов штрафа.
— Ты что, с ума сошёл?! — в ярости заорала Мила, но — уже была в наручниках, которые ловко, в две секунды, надел на неё полицейский.
Другая, жена «Критика библии», в этот момент как раз выбегала из океана. Увидев, что Мила стоит в наручниках и пытается укусить полицейского, подскочила к месту действия, с полотенцем в руках, мокрая и лохматая, и принялась кричать ещё истошней, чем Мила, размахивая полотенцем перед носом полицейского:
— Какое безобразие! Разве она вас обманывает? Почему вы ей кандалы надели? Да вы сумасшедший! Are you crazy?
Так же ловко полицейский и ей надел наручники и повёл их обеих, в купальных костюмах и в наручниках, через весь городской пляж в полицейский участок для установления их личностей. Я только успела позвать купавшегося в море «Критика библии» и рассказать ему об арестованых и уведённых наших дамах, — мой слабый английский не позволял мне сильных действий.
Узнав о дальнейшей судьбе арестованых, он вернулся из полицейского участка опечаленный: за двух дам требовался «bail bond» — залог, или они должны будут сидеть в каталажке до суда. Залог нужно было внести «чистоганом»: ни кредитных карт, ни чеков, никаких документов не принимают. Денег у нас не было, и мы, забрав детей, возвратились в Хьюстон, где он стал разыскивать по домам русской деревни выкуп — за каждую по сто пятьдесят долларов.
Филарет жену выкупать не хотел, он беспокоился о создании государства, а не о сохранении семейного очага, и выкуп давать отказался, настаивая на том, чтобы Мила посидела в американской тюрьме и подумала бы о низменном раздвоенном своём поведении. Но «Критик библии» свою жену не хотел оставлять в задумчивости, и потому лихорадочно раздобывал «кэш» на выкуп обеих дам.
Мила после своего «выкупа» была даже несколько раздосадована: она желала показать судьям и полицейским свою правоту и оттенить их невежественное поведение, и ещё она мечтала отведать марихуаны, которую пообещала ей соседка по камере, арестованная за распродажу этой травы.
— Полицейский бы сам сел в тюрьму! Я бы им показала!
На эти Милины высказывания Яша её утешил, что в Америке есть форма обращения к судье: «Ваша честь», как уважение к закону, и за оскорбление суда и закона могут хорошо наказать.
Приехав из страны, где нет ни законов, ни уважения к ним, как не поорать истошными голосами, как не исхитриться нарушать законы, предписания, получая от этого удовольствие. Но это — не самые тягостные провинности и незнания в огромном царстве опасных и неопасных отношений — познаний.
— Яша, ты имел дело с КГБ, — обращается к Яше один человек, — и ты должен опознать, не из этой ли организации один человек. Я приведу его к тебе под видом консультации.
После переезда завелась страсть — отыскивать агентов КГБ в числе своих знакомых.
Хотя каждый знает, что если позовут тебя «туда», то любой всё, что «они» хотят, скажет, подпишет, напишет, расскажет, сочинит, нарисует. Все знают, что физиологическая потребность сохранения жизни, сохранения рода, потребность получить квартиру, не быть выгнанным с работы — инстинкт выживания сильнее, чем сказать или не сказать что‑либо про соседа, друга, приятеля. Все знают, что всё подчинено великому механизму выживания, но как притворяются перед самими собой! Будем правдивы по отношению к себе, и не будем отрицать этого!