По приглашению родителей Даничкиного друга Криса, появились мы в этой бесконечнозеркальной квартире. Даничка и Крис вместе посещали St. John's — одну из лучших школ Америки, куда детей отбирали не только деньгами, но и способностями. Даничку «отобрали» во второй класс.
Как определить способности маленького ребёнка? Воплощённая загадка, как бы разгаданная? Один экзамен был Reading Comprehension (Понимание читаемого текста). Поступающему дают текст для быстрого прочтения и быстрого ответа на вопросы по этому тексту: какого цвета ходила корова по лугу? с кем она прохаживалась и что делала?
Другой проверкой — не знаю точно, чего (кажется, — агрессивных инстинктов), — было: что ты видишь на картинке? Нарисовано: девочка плачет, рядом лежит скрипочка. Почему девочка плачет? Не хочет играть? Или её скрипочкой по головке ударили?
Был задан семилетнему Даничке и такой вопрос: что ты нашёл в жизни? На что он ответил: «Я нашёл череп в Йеллоустонском заповеднике», правильно написав «Yellowstone».
Сдававший в эту же школу старший Илюша не мог вспомнить из прочитанного текста ничего — ни коровы, ни верблюда, ни с кем она прохаживалась, ни что делала, и получил самый наихудший результат из возможных ответов — приблизившись «по интеллекту» почти к обезьяне — двадцать баллов «коэффициента интеллектуальности.»
Даничка, ответивший с блеском на сто процентов отвечаемости, запомнил не только про цвет коровы и её окружения, но и разгадал тайну девочки со скрипочкой, и получил приглашение учиться в этой школе, а Илюша — письмо с вежливым советом никогда больше не пытаться и подходить к этой школе, не тратить ни времени, ни денег, а отправиться куда‑нибудь в другое место.
Исстрадавшись вместе с Илюшей — что же делать? как разрешить эту ситуацию? — решили: может быть, Яше встретиться с директором по приёму и объяснить про Илюшу, — его иной способ мышления и то, как ему непосильно перенести отказ–отсечение, когда младший брат приглашён с таким блеском.
Директор выслушал Яшины доводы и рассуждения о том, что (эти тесты рассчитаны на рефлекторные, автоматические, машинальные функции человека — отбирают только одного класса способ–ности, а что Илюша…). Директор предложил посмотреть Илюшу в летней школе: есть ли у него возможность обучения в их школе, и определил Илюшу на просмотр и оценку к мисс Лайн в группу английского языка.
Через две недели мисс Лайн звонит и сообщает нам свои впечатления.
— Я безусловно буду рекомендовать Илью, — говорит она.
— У него такая яркая интеллектуальная интуиция! Я под большим впечатлением от его интерпретации Шекспировского «Отелло». Послушайте, что написал мальчик в тринадцать лет: «Отелло не любил Дездемону, потому что любовь — это вера. А он ей не верил и не любил».
Вера с любовью помогли Илье войти в St. John's, одну из лучших школ Америки, где учились дети самых зажиточных людей мира — владельцев фирм, дворцов, улиц, фондов.
Что почувствуете вы, учась в таком окружении?
Не испытывая такого состояния по–русски, мне невозможно представить, какие бы во мне зашевелились, заскребышались «задние и передние мысли»! Стыд за родителей? За себя? За нас? За миллионеров? Обида на кого? Что вырастает из стыда за родителей? И никто не знает, к чему ведёт избыток защиты и заботливости?
Оставлю эти объяснения для Ильи, но сама я несколько раз глубоко почувствовала, где я, где миллионеры, где деньги, и как.
Помню моё первое «столкновение» с миллионерами River Oaks (района, где находилась школа). Я подвезла Илюшу к дому его одноклассницы, роскошному французскому замку–шато. Фасад дома был как из витых кружев — обрамлён литыми кружевными виньетками. Из кружевной двери выпорхнула навстречу Илюше воздушная, тоненькая девочка, как миловидное виденье, в платье из лилий, с развевающимися волосами. Она взяла Илюшу за руку, и они легко и быстро исчезли в саду, за стеклянной оранжереей.
А я осталась в машине, не подходящей к фасаду кружев этого дома, не подходящей к этой воздушной девочке, не подходящей к этому мальчику — моему сыну.
Я медленно двигалась обратно, неприкаянная, не вписывающаяся, лишняя… В движение приходят разные чувства, бывшие до этого времени внутренними, не обнажёнными, не проникающими. Все они внезапно сгустились и открылись: и подавленность чужим достоянием, и упущенность, непрожитость, и исчезновение сына под чужими сводами. Все эти одинокие чувства забродили, сжались, подступили. Я со слезами возвращалась.