Отправляясь в Детройт, я рассчитывал попасть на автомобильные заводы и увидеть в действии пресловутые фордовские конвейеры. Я хотел также ознакомиться с тем, как к практически проводится послевоенная реконверсия автомобильной промышленности. Теперь эти намерения нельзя было осуществить из-за стачки. Впрочем, и сама стачка являлась одной из фаз «реконверсии», которая превратилась в ожесточенную борьбу рабочих против новых покушений на их силы и здоровье, предпринимаемых фабрикантами.
Но, в конце концов, бездействующий завод тоже заслуживает внимания. На следующее утро мы отправляемся в Дирборн.
У ворот завода дежурит большой отряд полицейских и заводской охраны. Но мы показываем разрешение, и нас пропускают. Огромный завод пуст. Только в некоторых цехах мы видим отдельных рабочих: стачечный комитет позволяет обслуживать те агрегаты, остановка которых могла бы затруднить пуск завода в том случае, если будет достигнуто соглашение между рабочими и предпринимателями. Продолжает работу в полном составе конструкторское бюро и административно-технический персонал, не входящий в профсоюз.
Нас больше всего интересует главный сборочный конвейер. Инженер, сотрудник конструкторского бюро, объясняет нам все детали процесса сборки, показывает узловые пункты главного конвейера, где встречаются и сливаются в один целостный механизм части машин, собранные на других конвейерах. Инженер подчеркивает, что чуть ли не половина работы над различными частями автомобиля выполняется на мелких предприятиях, разбросанных по всей стране. В Детройте эта работа лишь завершается. Попутно он демонстрирует нам машины, застывшие на конвейере в разных стадиях готовности.
В самом конце конвейера стоит машина, сборка которой почти закончена. Чтобы спустить ее с конвейера, требовалась какая-то последняя незначительная операция, но эта операция так и не была совершена. Новенькая машина уже долго стоит без движения и будет стоять так до тех пор, пока рабочие снова не займут свои места.
Если на мгновение отвлечься от ситуации, то можно подумать, что конвейер остановлен на обеденный перерыв. Но он замер уже более недели тому назад, и рабочие, вероятно, еще не скоро станут к нему.
Инженер рассказывает нам о нынешнем состоянии производства и о его перспективах. Щекотливых вопросов, касающихся стачки, мы не задаем, но стачка косвенно дает о себе знать во всем, что мы видим и слышим. Рассказывая о новых моделях машин, которые завод подготовил к выпуску, о намеченном расширении производства и т.д., инженер неизменно начинает словами: «Когда закончится стачка…» Кстати сказать, впоследствии я узнал, что стачка закончилась частичной победой рабочих.
Инженер говорит негромко, но его слова отчетливо раздаются в мертвой тишине пустого здания. Все то, что мы здесь видим, с необыкновенной наглядностью раскрывает основное противоречие капиталистического строя: с одной стороны – стремление капитала к безудержной рационализации производства за счет увеличения эксплоатации рабочего, с другой стороны – стремление рабочего отстоять свои интересы, сберечь свои силы и здоровье, задержать процесс ухудшения своего существования. Мертвый конвейер фордовского завода выглядит как неопровержимое доказательство вопиющего противоречия между частнокапиталистической собственностью на средства производства и общественным характером производства.
Из Дирборна мы отправились в имение Форда «Грин-филд-виллэдж», где находится музей Эдисона. Кроме музея, демонстрирующего изобретения Эдисона и обстановку, в которой он жил и работал, на обширной территории «Гринфилд-виллэдж» находится и другой большой музей, посвященный главным образом истории промышленной, транспортной и сельскохозяйственной техники. Наиболее полно представлена в нем история автомобильной техники.
Торжественное заседание общества «Рашн рифил» должно было состояться в бальном зале «Бук-Кадиллака». По американскому обычаю, это был митинг-банкет. Участники банкета разместились за столиками в зале и на хорах, идущих вокруг зала. За одним из столов устроился и я вместе с группой местных друзей Советского Союза. Почетные гости и руководители митинга расположились лицом к публике за большим столом, стоявшим на возвышении в конце зала. В центре, рядом с председателем, находился советский представитель. Так как все ораторы сидели за этим столом, то он служил одновременно и трибуной. Посреди него были поставлены микрофон и маленький пюпитр.