— Ты слышишь, Кэтрин, что они мне рассказывают?
— Слышу. Наверное, они лучше тебя знают, что происходит у них дома.
Если говорить честно, мистер Гартвиг, этот неудачливый оформитель, мечтающий стать капиталистом, сперва нас очень раздражал. Но постепенно нам его стало жалко. Жалко, как ту девочку, которую наняли раздеваться и дергаться перед всеми в прокуренном кабаке. Он ведь признался нам, в конце концов, что в редакцию зашел совсем не случайно. Его попросили туда зайти.
Не будем ломать голову над вопросом, типичный он или нетипичный американец. Он и нетипичный, потому, что многие ли жители Сан-Антонио состоят в руководстве местного комитета республиканской партии? Он и типичен, ибо его представления о Советском Союзе, о коммунизме присущи, к сожалению, многим американцам. Особенно в Техасе, где, как мы успели убедиться, свой особый «стайл».
Мы сидели в доме мистера Гартвига до поздней ночи. Добрая, рассудительная Кэтрин, извинившись, уже ушла спать, а мы все еще, как ребенку, объясняли нашему хозяину, что у нас в стране бесплатная медицинская помощь.
— Как так? — удивлялся он. — Ну, а если у меня в России заболит зуб?
— Пойдете к зубному врачу, он вам его вылечит.
— Бесплатно?
— Бесплатно.
— Но ведь так не бывает. Значит, кто-то заплатит за меня?
— Заплатит Советское государство.
— А вы знаете, сколько стоит поставить одну пломбу в Сан-Антонио? Двадцать пять долларов.
К полуночи мистер Гартвиг разжевал столько стручков перца, что теперь он уже сидел перед нами, раскрыв рот и вытирая со лба обильный пот. Все, что мы ему рассказывали, было для него открытием. И то, что маляр и художник у нас получают разную оплату за труд, а не единое жалованье, как он думал. И что у нас в стране живут разные народы, а не только русские и татары, как ему казалось. И что мы вовсе не собираемся «закапывать американцев», как он будто бы однажды где-то слышал.
Мы оставляли мистера Гартвига в большом смятении. Наверное, в его голове впервые шевельнулись мысли о том, что дела в мире обстоят несколько иначе, чем ему представлялось.
— С этого вечера я не полностью отвергаю коммунизм, — признался мистер Гартвиг, когда мы прощались. — В коммунизме что-то есть…
— 3-зз-дравствуйте! В-вв-се идет, к-как н-нн-нужно! — крикнул попугай, вертя своим великолепным хвостом.
— Замолчи ты, глупая птица! — разозлился хозяин.
Он был озадачен…
У американцев есть такое выражение — «хэппи-энд» — «счастливый конец». Все американские фильмы должны иметь счастливый конец. Счастливым концом завершаются и литературные произведения.
Нам тоже хотелось, чтобы у истории с мистером Гартвигом был «хэппи-энд». Мы долго думали, что так оно и будет. Но жизнь оказалась сложнее литературной схемы.
Когда, завершая путешествие, мы вернулись в Вашингтон, нас ждало там письмо от мистера Гартвига. Он писал:
«Дорогой Борис! Мы с Кэтрин часто вспоминаем, как ты и Илья посетили нас, и мы надеемся, что мексиканское меню не было слишком острым для ваших советских желудков, которые, вероятно, привыкли к пище более умеренной. Поскольку я ничего не слышал о вас после антикоммунистического интервью и проамериканского ужина в моем доме, я полагаю, что вы утром уехали из Сан-Антонио.
После вашего отъезда со мной беседовал какой-то господин и расспрашивал подробности нашего с вами разговора за ужином. Этот джентльмен сказал, что он из газеты.
Когда снова будете в Сан-Антонио, считайте себя обязанными позвонить мне. Я бы хотел продолжить наш разговор. Если вы еще не попали на крючок американского образа жизни, то я зацеплю вас в следующий раз».
Судя по всему, мистер Гартвиг после беседы с упомянутым в письме господином вновь обрел энергию для того, чтобы еще раз попытаться обратить нас в капиталистическую веру…
«ПРОСНИСЬ, АМЕРИКА!»
С некоторых пор мы стали замечать, что вокруг нас крутятся какие-то типы, которые пытаются втянуть нас в дискуссию, затеять перепалку, а то и вызвать на кулачный бой.
В городе Оклахома-Сити местные журналисты пригласили нас пообедать в частном клубе. Не успели мы сесть за стол, как рядом возник поджарый старичок в элегантном темном костюме. Он размахивал руками и пытался боднуть Москвича в живот. Было такое впечатление, что он хочет с нами подраться. Мы были смущены и просто не знали, как все это воспринимать: в шутку или всерьез.
— Ну, полно вам, господин, — увещевал драчуна главный редактор газеты «Дейли Оклахомен» Чарльз Беннет. — Будет же вам, однако, смешить людей!
— Комми… Комьюнисти! — завопил старичок и бесцеремонно принялся ощупывать бицепсы Москвича.
— Генерал в отставке, — шепнул ему Чарльз. — Главный антикоммунист в нашем городе. Бо-о-льшой оригинал!
«Оригинал» дважды подпрыгнул козликом, встал в боксерскую позицию и ткнул Москвича кулаком в грудь.
Обедавшие дамы и господа, отложив вилки, с интересом наблюдали за развитием событий. Приняв вызов, смущенный Москвич слегка потрепал генерала по шее. Генерал, удерживая равновесие, зацепил соседний столик, опрокинул стул. Зазвенела посуда. Дамы и господа засмеялись. Засмеялся и генерал, как бы подтверждая, что все это не более чем шутка.
— На кулаках мне с ним не справиться, — сообразил генерал. — Но давайте — после обеда поедем ко мне на ранчо. У меня прекрасные лошади. Мы устроим скачки, и я обгоню его, как мальчишку.
Торжествуя будущую победу, генерал вернулся на свое место и дважды отхлебнул из бокала. Второй глоток был, по-видимому, лишним: ноги снова понесли генерала-забияку к нашему столу.
— Или можем сразиться на шпагах, — предложил он еще один вариант единоборства между представителями двух противоположных социальных систем.
… Дело кончилось тем, что Москвич великодушно подарил отставному вояке русскую деревянную ложку хохломской работы и посоветовал, есть побольше каши. Присутствующие поняли намек и расхохотались.
Другую ложку мы попросили передать адмиралу Айзику Келли, приезжавшему недавно в Оклахому-Сити из столицы Соединенных Штатов. Адмирал, как нам рассказывали, тоже жаждал драки. Только не с нами лично, а со всем Советским Военно-Морским Флотом.
На центральной площади города Оклахома-Сити установлен якорь с линейного корабля «Оклахома», затонувшего от прямых попаданий японских авиабомб в Пирл-Харборе. И хотя Оклахома-Сити в высшей степени сухопутный город, его очень любят посещать адмиралы с командировочными удостоверениями Пентагона. Адмирал Айзик Келли, который был здесь перед самым нашим приездом, тоже оказался «бо-о-льшим оригиналом». Опершись об исторический якорь, он сказал, обращаясь к толпе:
— Представьте себе, леди и джентльмены, что вы не оклахомцы, а киевляне. Вообразите также, что я не американский адмирал, а советский. Так вот, товарищи оклахом… то есть я хотел сказать… киевляне, наш советский атомный флот эту самую Америку уничтожит…
И адмирал понес такое, что наши друзья оклахомские журналисты даже передать нам посовестились.
Лишь намеками, смущаясь и посмеиваясь, объяснили, что речь адмиральская была на редкость антисоветская и крайне провокационная. В конце своей речи Айзик Келли, изображая из себя не советского, а уже подлинно американского адмирала, воскликнул:
— Проснись, Америка! Коммунисты уже у твоих рубежей!
Мы спросили:
— Зачем понадобился адмиралу Келли этот глупый антисоветский балаган?
— Такие речи стали уже традицией, — смущенно ответили наши собеседники.
Но ложек для всех задиристых генералов и адмиралов у нас, конечно, не хватало. А патологическим антикоммунизмом заражены в Соединенных Штатах не только высшие военные чины, но и некоторые гражданские лица. В данном конкретном случае мы имеем в виду группу незнакомых нам джентльменов, которые в Техасе поселились в соседних с нами комнатах мотеля и чуть ли не всю ночь не давали нам покоя: стучали в стены, выкрикивали по нашему адресу какую-то чушь и пьяными голосами грозились повесить нас на первом же суку. Лишь на рассвете, исчерпав свои силы и возможности, крикуны угомонились. То ли поехали дальше пробуждать Америку ото сна, то ли уснули сами.