— Что же вы будете делать дальше? — спросил Москвич.
— Хочу накопить денег на билет в Индию, — ответил Джон, — хочу побеседовать с пророками и мудрецами. Может быть, они знают, как жить дальше.
Он простился с нами у винного магазина.
— Мир и любовь! — сказал он нам вслед, переминаясь босыми ногами на холодном асфальте.
Где он сейчас, этот искренний юноша, отвергший мир своих родителей, растерянный и тоскующий оттого, что не знает, как жить дальше?
Таких, как он, сотни тысяч в сегодняшней Америке. Мы встречали их в Чикаго, Таосе, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Вашингтоне.
Они разные. В Сан-Франциско мы видели их в оранжевых тогах буддийских пророков с бритыми головами. Они раздавали прохожим ароматические церковные свечки и скороговоркой проповедовали непротивление злу насилием.
В Чикаго, размахивая портретами Бакунина, они крушили витрины фешенебельных магазинов и призывали к немедленной революции. (А когда неожиданно хлынул дождь, их руководитель объявил: «Революция переносится по причине плохой погоды!»)
В Вашингтоне они были в рядах участников грандиозной антивоенной демонстрации.
Вот такая пестрая, противоречивая мозаика.
Большинство из них — дети обеспеченных, а то и богатых родителей. Они покинули свои комфортабельные дома, школы, университеты и живут общинами на заброшенных фермах и ранчо, в пещерах, в ночлежных домах. Двадцатишестилетний Майкл Данкэн, получивший наследство после смерти отца, не купил себе ни «кадиллака», не начал «собственное дело», не положил деньги в банк. Вместо всего этого он приобрел участок земли около Таоса (штат Нью-Мексико) и, поскольку, по его убеждению, «земля не может быть частной собственностью», пригласил туда шестьдесят таких же, как он, «беженцев из запрограммированного общества». Они сами построили себе простые деревенские дома и образовали коммуну. Обрабатывают поля, сеют кукурузу, а урожай бесплатно распределяют среди окрестных бедняков и местных индейцев.
— С точки зрения американского обывателя, они либо «сумасшедшие», либо «коммунистические агенты», подрывающие основу частного предпринимательства. А на самом деле они не являются ни теми, ни другими, и, конечно, основ они не подрывают. Это добровольные изгои, которые отвергают устоявшиеся идеалы буржуазного общества, но разрушить эти идеалы они не в состоянии.
А тем временем буржуазная цивилизация, от которой они пытались убежать, без труда нашла их и больно отомстила им за отступничество. Это цивилизация марихуаны и других наркотиков, помогающих «уйти в себя», приносящих временное отрешение от реального мира, галлюцинации и болезненное забвение. Это цивилизация «свободной любви», массовых оргий и венерических болезней. Под хиппи нередко маскируются уголовники, сутенеры и полицейские провокаторы. Предприимчивые молодые коммерсанты, специально отрастившие бороды, умело превращают кварталы, населенные хиппи, в аттракционы для туристов. Швейная индустрия уже поставляет на рынок штаны для хиппи с несмываемыми пятнами грязи. «Запрограммированное общество» уже включило в свою программу и хиппи.
… А вот другая встреча. Однажды в штате Южная Каролина к нам в машину подсел молодой солдат. Устроившись на сиденье, ворчливо пожаловался, что простоял на дороге около получаса. Машины мчались мимо, никто не останавливался.
— Нет человеческого отношения друг к другу, очерствели люди, — резюмировал солдат, извлекая из кармана шинели фляжку с виски. Прежде чем отхлебнуть самому, предложил нам. Удивился, когда отказались. После третьего глотка, облизнув губы, спросил:
— Вьетнамского самогона не пробовали?
И начал хвастаться. Никто его за язык не тянул. Просто, видимо, распирало его от желания похвастать, и все тут.
В армию он записался добровольно. Объяснил этот шаг так: профессии нет, учиться в школе денег нет, а в армии поят, кормят да еще зарплату дают. Во Вьетнам тоже добровольцем уехал: там зарплата больше.
Когда стояли в Дананге, был у офицера вестовым. Жили тогда на частной квартире. Была у них уборщица-вьетнамка. Она же прачка.
— Знаете, сколько мы ей платили? Три доллара в неделю. Мало, говорите? А им, вьетнамцам, больше и не надо. У них же там ничего нет, ни машин, ни телевизоров… Они же… ну как бы вам объяснить? Азиаты, вроде негров.
— Машина ваша сколько стоит? — неожиданно спросил он после четвертого глотка. — Недорогая, вижу, машина. А вот я купил — это да! Как вернулся из Вьетнама, так и купил. Денег-то много накопил. В отпуск с базы на своей машине ехал, полицейские под козырек брали.
Будущее ему представляется в самых радужных красках. Отвоюет еще один срок во Вьетнаме, поднакопит деньжат, демобилизуется и вернется в свой городишко. Если хватит денег, купит автоматическую прачечную. Уже присмотрел одну. Будет у него «собственное дело», а там можно и жениться. Не боится ли, что его во Вьетнаме ухлопают? Так ведь он же к штабу прикомандирован. Впрочем, убить и в штабе могут, конечно… Эти вьетнамцы сквозь стены проходят! Здорово воюют, надо честно признаться!
Увидев в руках у Москвича фотоаппарат, заинтересовался:
— Камеру, где покупали? Дорогая? Нас на отдых в Японию завозили. Вот там дешевка. А что японцам надо? Они от вьетнамцев не очень отличаются. Правда, у них и машины и телевизоры, но все равно до нас им рукой не достать. Азиаты. А вы кто сами-то будете? Русские?! Как вы сказали? Русские?
Он икнул и тупо замолчал.
— Америка лучше России, — неожиданно атаковал он нас после минутного затишья. В эту прекрасную минуту он напомнил нам того незадачливого лектора антирелигиозника двадцатых годов, который, приехав в рязанскую деревню, на глазах у оторопелых мужиков плюнул в небо и безапелляционно заключил: «Бога нет!»
— Это почему же лучше? — принял вызов Москвич.
— Потому, что в Америке больше денег и больше свободы, — развивал наступление солдат.
— Не у всех американцев есть деньги, — вступил в разгорающуюся дискуссию Вашингтонец, — и не у всех есть свобода.
— Это верно, — согласился, солдат. — Чем больше денег, тем больше свободы. Если у тебя, скажем, есть пятерка, ты можешь насосаться кукурузного самогона на ферме у старика Джо, а если в кармане пять тысяч, можешь полететь на Гавайи и пить там с девчонками шампанское.
Даже свободу он представляет себе только в денежном выражении, этот доблестный сын американского образа жизни. Ну, а какая же свобода у южновьетнамской прачки, которой они с офицером платили три доллара в неделю! Даже смешно говорить об этом. Да и зачем азиатам свобода! Вот другое дело он, чистокровный англосакс, супермен, купивший роскошную машину. Полицейские под козырек берут!
„. В другой раз где-то в штате Вирджиния в нашу машину попросился Гарри, студент Джорджтаунского университета. Застенчивый. Серьезный. Молчаливый. Заговорил лишь после того, как мы признались: вот, дескать, ищем типичного среднего американского молодого человека и не знаем, на ком остановиться.
— А мы все типичные и все средние, — вынес Гарри соломоново решение, протирая очки концом своего галстука. — Нарисовать портрет нынешнего молодого американца не так просто. Потребуется много разных красок и оттенков, тонов и полутонов. Впрочем, давайте попробуем…