Эта прослойка населения вообще является достопримечательностью американских больших городов, удивляя и пугая провинциалов и иностранцев.
Надо сказать, пугаться совершенно нечего, в среднем толпа гомосексуалистов выглядит намного интеллигентнее любого другого массового сборища: например, оперного театра или русского ресторана. Это в основном белые молодые люди, чисто и аккуратно одетые, с правильной речью и высшим образованием. Непомерность тяготеющей к предельным крайностям Америки сказывается, конечно, и тут — стоит только побывать в признанных гомосексуальных столицах: Сан-Франциско, Кристофер-стрит в Нью-Йорке, Провинстауне на Кейп-Коде. Странновато наблюдать массовое, многотысячное проявление однополой любви — как, впрочем, не вполне стандартно проводить время на двуполых оргиях или исключительно среди язвенников. Все, что чересчур, — удивляет. Но удивляет кого угодно, только не американцев. Они как- то привыкли к тому, что все у них чрезмерно. Может быть, потому они так редко и неохотно ездят в Европу, что бродят там, как среди кукольных домиков.
После Нью-Йорка блеклой кажется цветовая гамма любого города мира. Поколения русских людей замирают над строками: «В дождь Париж расцветает, точно серая роза…» Психически здоровый американец только диву дастся: что же хорошего в серой розе. Даже в Оклахоме известно, что роза должна быть ярко-красной, как в том магазине на углу — вместе с тюльпаном, хризантемой и двумя ромашками: вот это букет.
У Нью-Йорка своя икебана, и только с непривычки она кажется смесью цветовых пятен, лиц, реклам, автомашин, платьев. Просто здешняя гамма строится по иным, еще не очень ведомым законам новой гармонии, учитывающим вместе со светотенью и перспективой — скорость, деньги, плотность населения.
Когда Малевич в 1913 году нарисовал свой «Черный квадрат», было не очень понятно, зачем он нужен. И только потом разъяснилось, что Малевич поставил геометрическую фигуру рядом с Джокондой, и только благодаря этому мы в состоянии находить красоту и очарование в параллелепипедах диванов, треугольниках сережек, призмах небоскребов.
Так же пока не вполне ясно, хотя вполне ощутимо высшее назначение Нью-Йорка. Сыграли свои роли Афины — исток цивилизации, Иерусалим — хранилище святынь, Рим — завязь государства, Париж — культурный полигон. Сейчас — время Нью-Йорка.
О ВЕСТЕРНАХ И ТРИЛЛЕРАХ
Как и положено людям, ведущим интеллектуально-растительную жизнь, мы часто спорим.
Спорить лучше на ходу — когда пейзаж движется в ритме неспешной прогулки, подбрасывая пищу размышлениям. Однажды мы вот так неспешно прогуливались по мостовой Квинс-бульвара — главной магистрали этого убогого нью-йоркского района. Минут 20 мы шли вдоль обочины, и только тогда один из нас оглянулся и с ужасом обнаружил, что за нами в темпе похоронного марша едет колонна машин, конец которой теряется в тумане. Обогнать они нас не могли, но почему не задавили, до сих пор не понимаем. Спор, который нам чуть не стоил жизни, а нью-йоркским шоферам — нервов, шел о сравнительных достоинствах вестернов и триллеров.
Дело в том, что, как все российские интеллектуалы, мы обожаем Платона, Шагала и Феллини. Но в свободное от интеллектуализма время предпочитаем Конан Дойла, Шишкина и телевидение.
Однако на последнем пункте наше единодушие кончается. Если один с наслаждением следит за приключениями ковбоев, то другой — за приключениями духа, то есть духов. Ну, знаете, разные там привидения, заколдованные дома, сверхъестественные вампиры, поющие минералы. Каждый из этих жанров находит в нас страстного защитника и не менее страстного обличителя (по одному на жанр).
Тот, кто защищает вестерны, прибегает к таким примерно аргументам: следует руководствоваться моралью вестерна. Нигде библейская этика не выражается так наглядно. Нигде злодейства плохих людей и добродетели хороших не обрисованы так выпукло. Конечно, в вестернах выполнение Моисеевых заповедей сопряжено с изрядной стрельбой. И если один негодяй обидел сироту, то за это будет уничтожен целый негодяйский город.